Больные души - Хань Сун Страница 14

Родственница одного из пациентов голосила:

– Наши родные – в отключке. Почему вы им не помогаете?

Врач заявил:

– Мест у нас нет. Вам бы лучше съездить в другую больницу.

– Помогите им сейчас же! Мы все – сотрудники газет. Не спасете наших людей – мы представим вас на суд общественности!

– Ничем вам помочь не могу. Вы же сами видите, что у нас и каталки на пересчет. Нет свободных мониторов. Не хотите же вы, чтобы я только из-за того, что вы – представители прессы, начал лишать оборудования других больных?

– Так не пойдет! – И с этим родственница принялась фоткать врача…

Прошел я чуть дальше. Передо мной вдруг выросли два смутных силуэта, вроде бы облаченных в белые халаты. Я было обрадовался, хотел подойти к ним, но тут услышал их разговор: – Пациентка меня спросила: «Почему я носом совсем не чую козявки, а как только повыковыриваю их все, так сразу чувствую запах?» Поэкспериментировал я с собственным носом, и в самом деле – все так, как она говорит. В этом кроется большая теоретическая проблема для медицины. Надо бы выяснить, что к чему с этими козявками.

Собеседник заметил:

– Если в носу нет воспаления или опухоли, то наши козявки ничем и не пахнут. Соответственно, если что-то и доказывает твой пример, так это то, что ты не помыл руки после толчка. В исследованиях это назвали бы «осложняющей переменной».

Понурившись, я навернул круг по отделению. Наткнулся я на каталку, на которой лежала девушка 17–18 лет. То, что раньше служило ей ртом, теперь больше напоминало пчелиные соты. Девушка была уже не с нами. Рядом стояли и плакали родители. Врач и медсестры их уже бросили. По обрывистым фразам стало понятно, что покойная, не желая по настоянию отца учиться в вузе на доктора, наглоталась параквата.

Через какое-то время набрел я на помещение, скрытое за облицованной керамической плиткой стеной. На вывешенной табличке значилось – на нашенском и на английском – «РЕАНИМАЦИЯ». Поднатужившись, я приоткрыл на тоненькую щелочку толстую железную дверь и увидел кучку – человек пять – сероватых людишек. Один из них держал в руке вещицу, напоминавшую нож, и водил ей по чему-то мягкому и податливому. Комната была залита пронзительно белым светом. Похоже все это было на инопланетный космический корабль. Вокруг пятен крови на полу уже копошились жуки. От ужаса я отпрыгнул назад и обхватил себя за предплечья. Но даже пикнуть не осмелился. Так и пошел я обратно той же дорогой, что пришел.

Минул еще час, и передо мной вдруг явилась в сопровождении врача сестрица Цзян. Доктор оказался юнцом-переростком. Двигался он резво, как ветерок, так что халат за ним развевался с характерным свистящим звуком, как белый флаг над серой пылью повседневности. Парень, походивший статью на бога ветров, держался величаво и гордо. На носу у него сидели очки в толстой черной оправе, а над верхней губой реял легкий пушок. При этом в глазах у врача виднелись остатки ребячества, а волосы до плеч, преждевременно поседевшие, придавали ему облик художника-авангардиста. Сестрица Цзян с самодовольством в голосе молвила:

– Смотрите, кого я к вам привела!

И отправились мы втроем по коридору в кабинет врача.

11. Все осмотры – на аппаратуре

Доктор, поначалу показавшийся мне таким бодрым и полным сил, рухнул в кресло, словно энергия разом его покинула, и изогнулся в нем, будто поясница совсем не держала его тело. Окинув меня утомленным взглядом, врач заявил:

– Так, значит, вы сдали анализы в терапевтическом и хирургическом отделениях? У нас здесь отделение скорой помощи. Так что придется вам еще немного побегать, сдать кровь, мочу и кал, сделать рентген, ЭКГ и УЗИ…

Я кивнул и, не зная, что еще придумать, повалился на землю.

Врач с тенью смятения бросил сестрице Цзян:

– Скажите ему, что не надо так делать.

Сестрица Цзян начала увещевать меня:

– Миленький Ян, не надо потворствовать своим слабостям и так распускаться на людях. Все эти манипуляции необходимы для того, чтобы вылечить вас.

– Угу… – Мои силы были на исходе.

Дама нагнулась ко мне, и ее горячие, влажные губы припали к моему уху. И она начала словами препарировать меня ничуть не менее ловко, чем мясник из сказания, который не глядя разделывал бычью тушу[12]:

– Миленький Ян, возможно, вам это неизвестно, но мы сейчас уповаем на то, что называют биомедициной. Это ультрасовременное направление. Биомедицина зародилась в Европе пятьсот лет назад и вот уже сто лет как используется в нашей стране. И мы должны строго блюсти все заветы этой науки. В частности, любому диагнозу предшествуют обследования. И вот что получается: если делаешь много обследований, то больные будут бояться, что не перенесут их, а если делаешь мало обследований, то больные будут жаловаться, что мы делаем все спустя рукава. И если вдруг случается какое-либо непредвиденное осложнение, то пациенты сразу начинают думать, что это доктора им хотят навредить. Ну и что прикажете врачам делать в этих обстоятельствах? Я понимаю, что творится в больницах, немного разбираюсь в том, что происходит за закрытыми дверями. Врачи получают специальное образование. Они – те же физики, химики и математики, только в медицине. Кто-то где-то сказал такое: традиционная медицина – продукт общества земледельческого, а современная медицина – кристаллизация общества индустриального. Вы, случаем, не забыли, что живете как раз в индустриальном обществе? Наша с вами страна же не зря известна как «мировая фабрика». Именно поэтому все обследования у нас делаются только на специальной аппаратуре. Понимаете, к чему я клоню? Что было бы, если бы врачам приходилось по старинке осматривать, прослушивать, опрашивать и прощупывать вас? Все бы встало и отказывалось работать так, как нужно. Представьте, если бы астрономы пытались невооруженным глазом разглядывать Марс. Только при помощи машин можно заглянуть в больного и понять, как у него устроена каждая клеточка. Вы же сами не можете посмотреть в себя и понять, что такого сокровенного происходит у вас внутри, так ведь, миленький Ян? Машинами мы из вас снова сделаем настоящего человека. Как же вы не понимаете, насколько вам большое счастье выпало? Была крайне высокая вероятность, что вы родились бы в нищей крестьянской семье и жили бы где-нибудь в старых революционных районах, местах проживания нацменьшинств, пограничных или просто бедных районах, где всегда не хватает и врачей, и лекарств. И некуда было бы вам сбежать из вашей глухомани. Не смогли