Стрекоза - Хх Миро Страница 11

как перед ней ни танцуй и из чего по ней ни пали! Но она должна была отступить. Не из страха и не из-за инстинкта самосохранения, конечно же, а руководствуясь своим алгоритмом. Должна была просто увеличить поле обзора, чтобы в него попадали все. И сеп… Ему-то откуда знать, что от моих выстрелов ей угрожает опасность? По нему что, постоянно стреляют или он пули видит? Она, значит, не дает ему напасть на меня, а он не дает мне напасть на неё. Очень романтично, прямо Ромео и Джульетта. В ней мозгов, как в пылесосе, и в нём с грецкий орех и у них любовь…

Борис долго лежал на краю обрыва, свесив голову, и что-то рассматривал внизу.

— Иди сюда, ложись рядом, — позвал он.

Я сняла берет и примостилась рядом, тоже свесив голову.

— Вон, смотри, уступ, видишь?

— Узкий, — сказала я.

— Нормальный, другого всё равно нет. До него спустишься на паракорде, там встанешь, лицом к стенке. Я спущу тебе рюкзак. Потом спущусь сам. Автомат останется здесь.

— Почему?

— На нём веревка будет держаться, больше не на чем. По уступу пойдём вон туда до расселины, видишь. Это метров десять-двенадцать. Сможешь без страховки? Высоты не боишься?

Высоты я, кажется, не боялась. На тренировках, по крайней мере.

— Что молчишь?

— Высоты не боюсь, — сказала я. — Но всё равно страшно. А сеп?

— Ну, если он не умеет летать, то у нас есть шанс от него избавиться, — усмехнулся Борис, поднимаясь на ноги. — Да и вы с ним, кажется, не ладите.

Завязав конец веревки петлей, Борис захлестнул ею автомат. На другом конце был страховочный карабин и Борис пристегнул его к моему ремню.

— Стопор спускай потихоньку, и сразу опять зажимай. Спускайся по чуть-чуть, сантиметров по тридцать-сорок. На карнизе сначала найди место, где уверенно сможешь стоять, только потом отстегнёшься и подашь голос. Пока ты не отстёгнута, а я наверху, я, если что не так, смогу поднять тебя обратно. Сама ты не поднимешься, паракорд тонкий, не удержишься. И вниз не смотри, поняла?

— Поняла.

— Может, бросить твой чемодан?

Я отрицательно мотнула головой:

— Нет, нельзя. Я справлюсь.

Когда мы были уже внизу, на уступе, стоя лицом к скале, оказалось, что Борис не сможет поднять или толкать перед собой стоящий между нами рюкзак, который я пока придерживала рукой.

— Нет, не потяну, — хрипло сказал Борис, прижимаясь щекой к скале. — Мне его, не наклонившись, не поднять, а наклониться я не могу — упаду. Так что, бросай, Татьяна.

Рюкзак пришлось бросить. Я разжала пальцы и он, отделившись от стены, медленно полетел вниз. Смотреть туда я не стала. Ноги или от страха или от долгого напряжения мелко дрожали и это было очень опасно.

— А теперь двигаемся вправо, — услышала я голос Бориса. — Сначала одну руку, потом другую. Старайся нащупать что-то, за что можно держаться. Потом ноги потихоньку передвигай. Там дальше выступ пошире, будет легче. И не смотри вниз и не вздумай даже пытаться на карачки опуститься. Только стоя, медленно по шажочку. Пошли.

И я пошла. Когда, спустя вечность, я оказалась в расселине и почувствовала, что могу прижаться к скале спиной и расслабиться, то испытала огромное облегчение, а когда до расселины добрался Борис и, переведя дух, забрал у меня чемоданчик, то я была счастлива. Какое-то время мы стояли в узкой расселине, тесно прижатые друг к другу, и отдыхали. Теперь я видела, куда упал рюкзак. Он лежал на уступе под площадкой, который был ниже нас, но выше дна ущелья. Я молча указала на рюкзак пальцем, еще не в силах говорить. Борис посмотрел в указанном направлении и кивнул:

— Оттуда мы его не достанем, — сказал он. — Значит, ни воды, ни еды у нас теперь нет. А пройти нам надо почти двести километров.

Счастье моё быстро улетучилось.

К ночи мы вышли из ущелья и добрались до первых деревьев и кустов, росших у подножия горы, на которой располагалась Девятка. Ни стрекозы, ни сепа после спуска с площадки я не видела, но вечером, когда мы доедали вынутые Борисом из кармана два энергетических батончика, чемоданчик ожил.

Торопливо дожёвывая последний кусочек, я откинула крышку и ткнула клавишу активации. На экране, как и вокруг, были сумерки. Сур уже спрятался за горизонт, а Сурами ещё не взошла. Видно было не очень-то, и я не сразу заметила сепа. Он, черный на темном фоне, неторопливо бежал по траве среди редких кустов, низко опустив морду, словно нюхая чей-то след. По следу он и шел. Впереди местность поднималась — там был какой-то холм или вал — и на фоне более светлого неба вдруг показался силуэт человека. Сеп остановился, поднял голову, понюхал воздух и рысью двинулся вперед, догоняя свою жертву, а стрекоза обогнала его и полетела к силуэту. Человек перевалил гребень возвышенности и стал спускаться. То, что он был жертвой — не вызывало никаких сомнений. Сеп не та зверушка, которая позволяет кому-то съедобному беззаботно прогуливаться в его персональном ареале.

Стрекоза поднялась выше, чтобы в зону обзора попадали сразу оба объекта и тут я по походке и силуэту узнала Бориса. Значит, это не трансляция. Это опять была запись.

— Так это я!.. — наконец узнал себя и Борис.

Сеп поднялся на обваловку рва — теперь было видно, что это вал, а за ним ров — и увидев, что Борис, спустившись, повернул влево, тоже повернул налево и пошел по гребню, не прячась.

— Вот там мы и встретились, — сказал Борис. — Сначала я его почуял, потом услышал, а потом увидел. Он стаял на валу метрах в тридцати и смотрел на меня сверху вниз, а я понял, что бежать бесполезно. Дерева или скалы, куда взобраться, вокруг не было. Даже палки никакой подходящей не было, только камни.

— А ты до этого с сепами не имел дела?

— Нет. Я их только на картинках видел или на видео. Ну, и слышал про них истории всякие из разряда «говорят». Вот, видишь, камень взял…

— Смелый ты, — восхитилась я.

— Да не смелый. Я бы побежал, честно говоря, но очень мне страшно было повернуться к нему спиной. Мне и сейчас страшно, ведь я до сих понятия не имею, почему он так себя ведёт. Когда ты в стрекозу стрелять начала, я думал, что он нас сожрёт.

Мы смотрели, как сеп полубоком, то и дело съезжая на осыпающемся склоне, спустился с вала и снова остановился.

— Он словно показать хотел, что не будет нападать. Видишь, переступил вправо-влево