Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков Страница 10

Приемная оказалась самой обыкновенной — с двумя письменными столами, стоящими поодаль, с остальным обычным антуражем. Из нее вели две обитые кожей двери. Около левой табличка — «Директор НПО «Перспектива», около правой — «Директор НИИ-403».

— У вас ключи с собой? — спросил Долгополов. И пояснил: — У меня только от приемной.

Зато кабинет соответствовал представлениям номенклатурного начальника выше среднего уровня. Не каждый министр в Киргизии сподобился такого.

Не сговариваясь, Баринов и Долгополов заняли места друг против друга через приставной стол.

— А Банник, значит, напротив? — спросил Баринов.

— Да. Когда Николай Осипович здесь, он занимает тот кабинет.

Помолчали. Баринов — выжидательно, Долгополов — терпеливо и равнодушно.

— Ну что ж, Валерий Иванович, — вздохнул Баринов, убедившись, что инициативой собеседник обладает нулевой. — Продолжим, пожалуй. Итак, какова же тематика института? И если можно, поподробнее.

— Извините, Павел Филиппович, конкретные темы вне моей компетентности. Общие вопросы, хозяйственные, бытовые — пожалуйста. А научно-производственная конкретика — это, пожалуйста, к Николаю Осиповичу.

Баринов в сердцах крепко выразился про себя. Что за мужик этот Долгополов, в конце-то концов? Лощеный, рафинированный с виду, а похоже, ни рыба ни мясо!.. Служака или притворяется?

— Ах, так вы, значит, простой завхоз? — преувеличенно удивился Баринов.

— Я ваш заместитель по организационным вопросам. — Похоже, на этот раз Долгополов обиделся всерьез. Даже на скулах обозначились розоватые пятна. — Мне кажется, Павел Филиппович, вы зря так все обостряете.

И Баринов одернул себя в запоздалом раскаянии — если уж приходится общаться с людьми, лично тебе неприятными, так постарайся хотя бы не показывать им этого. Обниматься и целоваться не обязательно, фамильярничать да панибратствовать тем более, а держаться с ними надлежит ровно и нейтрально. Даже с Шишком. И с этим — замом по хозчасти.

— Извините, Валерий Иванович, — он на миг склонил голову. — Спасибо за познавательную экскурсию. Завтра лаборатории будут функционировать в штатном режиме, не так ли?.. Ну и славно... Итак, я, пожалуй, посижу здесь, осмотрюсь. Если у вас ко мне никаких дел, то вы свободны. Обещаю сегодня больше не беспокоить.

Долгополов с готовностью поднялся.

— До свидания, Павел Филиппович. Приемную закроет охранник. Будьте здоровы.

— И вам всего хорошего, Валерий Иванович.

2

Ну, вот... Информации добавилось, есть возможность вернуться к главному — будет он работать на Банника или нет?

Если «да», то на каких условиях? Или говорить об условиях — дохлый номер?.. А если «нет»?

Пожалуй, стоит разделить проблему на части. И, вычленяя отдельные элементы, решать по порядку, строго выдерживая очередность.

С одной стороны — насильственным образом грубо нарушено, можно сказать, попрано его священное право выбора: где работать, как работать, над чем работать. Где жить, как жить. С кем общаться.

С другой стороны — каким образом он может воспротивиться этому самому насилию?

Поразительно, однако ж в настоящий момент он абсолютно бессилен вообще что-либо предпринять! Ну — аб-со-лют-но!.. Он здесь никто и звать его никак!

Очень изящно выразился Банник — «лицо, владеющее государственной тайной, но не имеющее допуска к ней»...

Баринова словно выбросило из кресла, он пробежался по огромному кабинету до дверей и обратно, остановился, опомнившись, у письменного стола. Метаться из стороны в сторону, бегать, кричать, биться лысиной о паркет, топать ногами... не лягушка же он в кринке с молоком, в самом деле. Бессмысленной моторикой ничего не добьешься.

Что он может сам, в конкретных сложившихся обстоятельствах?

Демарш на словах. То же, но с битьем подвернувшихся морд и стекол, швырянием стульев и других предметов — до первых санитаров-охранников. Голодовка. «Итальянская» забастовка. Что еще?

Встанет он, положим, в позу — ни под каким видом, никогда, только через мой труп!.. Ну что, будет тебе труп. И без всяких фигур речи. Сейчас-то он просто пропал без вести для родных, друзей, знакомых. В этом случае пропадет на самом деле, для самого себя в том числе.

Разумеется, буквально на следующий же день его не ликвидируют, но бокс-изолятор не зря показали!.. В Моабите, Лефортово или замке Иф можно надеяться бежать. Говорят, даже случаи бывали. Из одиночки НИИ-403 побег исключен по определению. Кроме хлорпромазина, в просторечии «аминазин», найдутся и другие нейролептики.

Далее, предположим, какими-то неведомыми путями удастся дать знать о себе родным и друзьям. Вопрос на засыпку: что конкретно смогут они?

Заявить о пропаже человека... Ну, объявят всесоюзный розыск, расклеят на столбах афишки с его фотографией, раздадут ориентировки постовым и участковым. А кто считал, сколько таких бумажек скапливается по письменным столам райотделов хотя бы за месяц?

Пойти по инстанциям, все выше и выше... Хорошо, найдут ход аж туда-туда, на самый верх. Но кто знает, на каком именно уровне, на какой именно ступеньке санкционировано, что некий Баринов П. Ф. должен быть изъят из обычной жизни? И под каким соусом эта «необходимость» будет подана, в случае запроса, туда-туда, на самый верх?

Апеллировать к общественному мнению... Ну, это уже из области фантастики, ибо трудно апеллировать к тому, что принципиально отсутствует. Мнение-то оно есть, но насколько общественное?

Робинзон Крузо надеялся, что когда-нибудь на горизонте появится корабль.

Получивший по суду «червонец» или «четвертак» может утешаться тем, что срок когда-нибудь кончится.

Но бесследно исчезнувший, он же «пропавший без вести», ни на корабль, ни на условно-досрочное, ни на конец срока рассчитывать не может...

Ладно, зайдем с другой стороны. Рассмотрим вариант элементарного побега. Ну, случится чудо, и окажется он вдруг по ту сторону забора... Куда идти? У кого искать понимание, защиту и помощь?

В милицию? В прокуратуру? Они сами его сюда и доставят.

В райком, горком, ЦК? Те напрямик выйдут на «контору».

В редакцию газеты, на радио или телевидение? Тогда бравые ребята в белых халатах приедут за ним туда. И будь уверен, ни строчечки, ни фразочки о личности Баринова никуда не прорвется. Ни в эфир, ни на газетную полосу. На редактора даже цыкать не придется — должностное лицо посмотрит строго, и редактор любому тотчас очень доступно, с примерами, объяснит, что это был «пациент психиатрической лечебницы».

Объяснить можно, проверить нельзя. Да никто проверять и не осмелится.

Вот и получается, что даже теоретически — ничего, никогда и никому...

Железобетонная стена, облицованная ватой.

Пока идешь в колонне, разбившись на пятерки, ты — один из массы, и внимание на тебя минимальное. Его, вроде бы, и