Янтарный - Денис Нивакшонов Страница 8

Он не стал вызывать Витю или Катю. Он с дикой силой нажал кнопку и поднёс рацию ко рту. И закричал. Не слова. Не связанные предложения. Он издал долгий, пронзительный, животный вопль. Крик ярости, страха и беспомощности. Крик, который резал тишину, как нож.

Звук из динамика рации был оглушительным в ночной тишине квартиры.

На кухне что-то упало. Лёха услышал резкое движение, лязг металла. Шипение радио оборвалось.

Он выскочил в коридор. Отец стоял посреди кухни, смотря на свои руки, испачканные в оружейной смазке. Ствол карабина лежал на полу. На столе не было пыли. Только тряпка и банка с маслом.

— Что это было? — голос отца был хриплым, но своим, живым. Он смотрел на Лёху растерянно. — Мне… показалось? Мне послышался какой-то крик…

— Это я, — тихо сказал Лёха, опуская рацию. — Мне… приснился кошмар.

Они смотрели друг на друга через порог кухни. В глазах отца была усталость и непонятливый страх. В глазах Лёхи — ледяная решимость.

Он больше не мог просто наблюдать. Он объявил войну. И его первым оружием стал крик. Хаос. Диссонанс.

Война началась. И поле боя проходило через сердце его собственного дома.

Трещины в реальности

Утро после ночного инцидента было серым и напряжённым. За завтраком царило гнетущее молчание. Пётр Иванович избегал взгляда сына, а Лёха делал вид, что увлечён тарелкой овсянки. Воздух был тяжёлым от невысказанного вопроса: «Что это было?» — и страха услышать ответ.

Первый звонок по рации раздался, когда Лёха мыл посуду. — Лёх, ты… ты в порядке? — голос Вити был сдавленным, испуганным. — Я вчера что-то слышал… помехи, а потом крик…

— Всё нормально, — коротко бросил Лёха, глядя на спину отца. — Проверка связи. Как у вас?

— У меня… кое-что есть, — Витёк перешёл на шёпот. — Я записал тот сигнал. Тот самый, из ДК. На чистую кассету. И… я его отфильтровал, убрал шумы. Лёх, там не просто голос. Там… там ещё кое-что. Встречаемся у меня в гараже. Срочно.

Лёха положил рацию и посмотрел на отца.

— Выхожу. К Вите.

— По делам? — не оборачиваясь, спросил отец.

— По делам, — подтвердил Лёха.

На пороге гаража его уже ждала Катя. Её лицо было бледным, под глазами — тёмные круги.

— Ты тоже слышал? — сразу спросила она.

— Слышал что?

— По радио. Ночью. — Она обняла себя руками. — У нас дома мама включает его на ночь, для фона. И… мне приснилось, что диктор стал говорить моим голосом. Пересказывать мои же дневники. Те, что я в седьмом классе писала. О том, как ненавижу этот посёлок. А когда я проснулась… радио всё ещё работало.

Она замолчала, сглотнув комок в горле. — Он знает о нас, Лёх. Он знает, что мы пытаемся ему противостоять. И он играет с нами.

Дверь гаража распахнулась, и появился Витёк. Он выглядел так, будто не спал всю ночь. — Заходите быстрее.

Внутри пахло паяльником и стрессом. На столе рядом с самодельным магнитофоном лежала кассета с надписью «ДК_чистый_сигнал». — Садитесь, — сказал Витёк и нажал на кнопку воспроизведения.

Из колонок полился тот самый ясный, восторженный женский голос: «…и мы видим, как наши труды преображают родной посёлок! Уже в следующем году, по плану, начнётся строительство нового жилого микрорайона для работников завода „Металлист“ и…»

— Знакомо, да? — сказал Витёк. — А теперь слушайте дальше.

Он покрутил ручку на своём приборе. Голос дикторши стал тише, а на заднем плане, едва различимо, проступили другие звуки. Сначала это был просто шум. Потом Лёха и Катя различили в нём отдельные элементы.

Это был плач. Детский плач. И приглушённые, сдавленные крики. И скрип. Металлический скрип, как будто что-то тяжёлое и ржавое двигают по бетону.

— Что это? — прошептала Катя.

— Фон, — ответил Витёк, выключая запись. Его лицо было серьёзным. — Тот самый «шум зала». Только если убрать весь этот пафос и приторную сладость, остаётся… это. Боль. Страх. Отчаяние.

Он посмотрел на них. — Это не идеальное прошлое. Это прошлое, покрытое слоем лака и лжи. А под ним — всё то же дерьмо. Просто его предпочитали не замечать. «Тиша» питается не настоящими воспоминаниями, а их… сублимацией. Выбеленной, отутюженной версией. И ему неважно, что под ней. Лишь бы она была сладкой.

Лёха молча смотрел на кассету. Кусок пластика с записью голоса из прошлого вдруг стал страшнее любого очевидного кошмара. Это была разгадка. Не монстр, не призрак. Гигантская, коллективная ложь. Самовнушение целого посёлка.

— Значит, чтобы победить, нужно… показать правду? — медленно проговорила Катя. — Разрушить эту красивую картинку?

— Возможно, — сказал Витёк. — Но как? Кричать об этом на каждом углу? Нам никто не поверит.

— Не людям, — тихо сказал Лёха. Он поднял на них взгляд. — Ему. «Тише». Нужно показать правду ему. Он этого не выносит. Помните, в ДК? Моя рация, мой крик… это нарушило его иллюзию. Он отступил.

Внезапно дверь гаража с силой распахнулась. На пороге стояла мать Вити, заплаканная, с лицом, искажённым испугом.

— Вить! Вить, ты здесь! — она почти вбежала внутрь. — Я тебя везде ищу! С папой что-то не так!

— Что такое? — Витёк вскочил.

— Он… он с утра пошёл в гараж, на старый заводской участок. Говорит, что ему позвонили… из министерства! Что срочно нужны детали для какого-то важного заказа! Он достал свою старую спецовку, надел её… и он всё бормочет: «Все на трудовую вахту! Даёшь пятилетку в три года!». Он… он как будто с ума сошёл! Я его не могу остановить!

Витёк выскочил из гаража, не слушая больше никого. Лёха и Катя бросились за ним.

Они бежали по улице к территории заброшенного завода «Металлист». У ворот никого не было. Витёк, не раздумывая, рванул внутрь, к цеху, где раньше работал отец.

Дверь в цех была распахнута. Внутри, в полумраке, среди гигантских, застывших станков, покрытых ржавчиной и паутиной, металась одна-единственная фигура.

Это был отец Вити. В своей старой, некогда синей, а теперь выцветшей спецовке. Он бегал от одного станка к другому, дёргал рычаги, которые давно не работали, тыкал пальцами в мёртвые кнопки панелей управления.

— Не заводится! Чёрт! — он кричал в тишину цеха, и его голос отдавал металлическим эхом. — Конвейер встал! Бригадира сюда! Где формовщики?!

Он был в отчаянии. Пот струился по его лицу, смешиваясь с ржавой пылью. Он не видел их. Он видел другой цех — полный людей, грохочущий, живой.

— Пап! — закричал Витёк, подбегая к отцу. — Пап, очнись! Здесь никого нет! Завод закрыт!

Отец обернулся на него. Его глаза были