Мертвая тишина - С. А. Барнс Страница 53

— У меня просто болит голова. А из-за шума становится еще хуже, — словно бы оправдывается он, затем поворачивается к заслонке и орет: — Заткнитесь!

Лурдес всхлипывает. Я же решаю воспользоваться моментом и подкрадываюсь к пилоту поближе, пытаясь взять его за свободную руку.

— Воллер…

Однако он резко разворачивается и замахивается буром. И в следующий миг задняя часть инструмента несется по дуге прямехонько мне в голову, и увернуться, увы, я не успеваю.

Удар приходится в правую часть затылка. Я даже слышу треск черепа, и голову мне отбрасывает вверх и влево. Удар сильный, но мне не больно. Поначалу.

Перед глазами вспыхивают искры, поле зрения стремительно сужается. Я падаю.

Воллер таращится на меня сверху, и откуда-то издали доносятся крики. Кейн? Мама? Я уже не различаю.

С непроницаемым выражением лица пилот вскидывает бур. В моем воображении уже рисуется, как он нагибается и дырявит лучом плазмы мне плоть и кости. Надо скорее вставать, надо бежать — вот только ноги совершенно не слушаются.

Однако Воллер ухмыляется мне — перекошенной и усталой версией своего обычного самодовольного оскала, — отдает честь, а затем стремительным, практически неуловимым движением подносит сопло бура к своей голове.

Я дергаюсь, и тут сознание взрывается болью. Кажется, из моей глотки исторгается крик, в то время как окружающий мир погружается во мрак.

Последнее, что я успеваю ощутить, это теплые капельки на коже и звук брызг крови, падающих на пол.

19

Это я виновата. Воллер погиб, и виновата в этом я. Так и знала, не надо было мне…

— Клэр, не двигайся, — доносится напряженный голос Кейна. — Не шевелись, не пытайся разговаривать.

Неужто я что-то произнесла вслух? Откуда мне знать. В голове такая боль, что я боюсь спросить, боюсь даже губами пошевелить и глубоко вздохнуть.

Отмечаю мерцание ламп в коридоре — под веками то успокаивающая тьма, то мучительная яркость. Подо мной твердая поверхность. Левая рука придавлена чем-то тяжелым. Кем-то тяжелым. Телом Воллера.

— Да знаю, знаю, — тихо произносит Кейн. — Я делаю все, что в моих силах. — Он умолкает на момент. — Нет, не умрет. Я ей не позволю.

Разговаривает с кем-то, кого здесь нет.

— Кейн? — сквозь всхлипы произносит Лурдес. — С ней все будет хорошо?

— Не знаю, — отвечает мужчина. — Мне нужно… — Он осекается, словно бы потеряв мысль. — Мне нужно…

— А ты вообще уверен, что это настоящая Клэр? — спрашивает девушка. — Вон там тоже она. — Судя по шороху ткани, Лурдес встает. — Клэр! Подожди, вернись!

Мы все умрем.

* * *

Когда я вновь выныриваю из черноты, поверхность подо мной мягче, а голова ощущается по-другому, как будто ее что-то стягивает.

«Повязки». Снова голос мамы. Прохладное прикосновение к щеке.

Из глаз у меня брызжут слезы. Мама, прости.

Теперь под веками только темнота. Вспышки исчезли. Адская боль в голове слегка приутихла, однако я все равно ощущаю, как она маячит поблизости, готовая обрушиться во всю мощь. Тяжесть с левой руки исчезла, но что-то слегка обжимает ее возле локтя. Мне удается чуть-чуть пошевелить конечностью, и я различаю шорох пластика, да еще что-то болезненно оттягивает кожу.

Капельница, скорее всего.

Где Кейн? Лурдес? Боже, надеюсь, Нис не… Этот удар в висок, самое уязвимое место.

С трудом чуть приоткрываю глаза, но в сумраке окружение узнается не сразу. Кое-какой свет льется лишь от приборных панелей: оказывается, я на мостике, на полу возле двери. Под спиной у меня ворсистый ковер.

Еще через несколько секунд до меня доходит, чего я не слышу и не ощущаю. Двигателей. Мы остановились — или же замедлились до такой степени, что шум и вибрации больше не воспринимаются.

Зато до меня доносятся шепоты, хотя голосов я не узнаю.

Затем замечаю какое-то движение. Кто-то садится рядом.

— Клэр? — доносится до меня растерянный голос Лурдес.

Мне больно поворачиваться в ее сторону, но я должна увидеть девушку. Должна убедиться, что с ней все в порядке.

У меня перехватывает дыхание В глазах двоится. Я вижу две версии Лурдес. Одна из них поднимается на ноги, не сводя с меня хмурого взгляда. Она произносит:

— Не понимаю…

Как и я. Потому что вторая Лурдес лежит рядом со мной. На глазах у нее повязка, которая, однако, не скрывает расцарапанных щек и пятен запекшейся крови на шее и комбинезоне. Девушка пугающе неподвижна.

Лурдес, которая стоит, какое-то время смотрит сверху вниз на другую, затем переводит взгляд на меня и повторяет:

— Не понимаю.

Поднимает руки к глазам и вонзает в них пальцы.

Я рефлекторно зажмуриваюсь, и шепоты становятся громче, так что в конце концов их смешанный хор напоминает скорее вой ветра, нежели человеческие голоса.

Не обращая внимания на болтающуюся трубку капельницы, отталкиваюсь рукой от пола и медленно принимаю сидячее положение. Голова кружится так, что едва не падаю обратно на пол.

Когда же осмеливаюсь открыть глаза, периферия зрения затянута чернотой, однако Лурдес уже только одна. Та, которая лежит на полу.

Безмолвная. Пустая. Мертвая.

Нет! Я тянусь к ней рукой, однако даже такое незначительное движение оказывается для меня непосильным. Чернота по краям снова начинает наступать, темной водой заливая окружающее пространство. Противостоять ей я не в силах. Меня словно затягивает в бездонную воронку.

А потом… Чернота.

20

Сейчас

— Это последнее, что я помню, — заканчиваю я и невольно вздрагиваю, ударяясь позвоночником о пластиковую спинку стула, окончательно приходя в себя за столом в комнате отдыха.

Рид и Макс, опутанные паутиной моего рассказа, какое-то время не реагируют. Наконец, младший следователь подается вперед и недоверчиво спрашивает:

— И это все? А как же вы выбрались из…

— Я же сказала! — зыркаю я на него. — Не помню. В самом конце воспоминания становятся… обрывочными.

Строго говоря, эпизод с Лурдес (живой? мертвой? обеими?) — последнее воспоминание, в подлинности которого я твердо убеждена. Во всяком случае, какой-то из версий. Важная оговорка. Этот момент кажется реальным, в отличие от многих других. Остальные как обломки кораблекрушения на поверхности воды. Случайные кусочки перемешанной головоломки, которые, может, сложатся — а может, и нет — во внятную картину, даже если мне удастся собрать их все до единого. Я уже не могу сказать — если когда-либо вообще могла, — какие из этих образов и обрывочных фраз настоящие воспоминания, а какие всего лишь плоды моего травмированного сознания (которому ранение головы уж точно не пошло на пользу) и неведомого воздействия на «Авроре».

Риду Дэрроу и