Колыбель молчания - Алексей Кирсанов Страница 3

Эти чертовы споры!» Его главным врагом стала не поломка, а пыль. Тонкая, серебристо-серая пыль, проникавшая повсюду. Она оседала на консолях, забивала фильтры тончайшей очистки, мерцала в лучах искусственного света, как микроскопические осколки стекла. Она была повсюду – снаружи, приносимая ветром, и, что тревожнее, внутри, словно генерируемая самими модулями или… людьми. Джекс чистил, герметизировал стыки, модернизировал фильтры, но пыль возвращалась. Она была навязчивой, как назойливая мысль. «Как будто планета… шелушится», – пробормотал он, сдувая пылинку с платы.

Физическое состояние колонистов было зеркалом гидропоник. Люди расцветали. Хронические мигрени отступили. Старые травмы коленей и спины перестали беспокоить. Кожа разгладилась, глаза заблестели. Даже седина, казалось, замедлила свое шествие. Они просыпались отдохнувшими, полными сил, которые требовали выхода. Рабочие смены удлинялись без жалоб. Спортивные тренажеры в небольшом отсеке отдыха редко пустовали. Была в этой энергии что-то… неестественное. Не радостный подъем, а скорее, биологическое ускорение, как у растений в лотках.

«Параметры стабильны, – докладывала Кассандра Блэйк на Землю, стоя перед камерой в только что смонтированном комцентре. Ее лицо светилось уверенностью и здоровьем. – Урожайность превышает плановые показатели на триста процентов. Физическое состояние команды – оптимальное. Адаптация проходит феноменально гладко. База „Заря“ полностью функциональна и расширяется согласно графику, с опережением». Она жестом обозначила голограмму базы за спиной – аккуратный, растущий кластер. «Колыбель не просто гостеприимна. Она… поддерживает нас. Создает идеальные условия. Мы не просто выживаем, мы процветаем. Рекомендую ускорить подготовку второй волны колонистов и грузов». В ее голосе звучала непоколебимая убежденность. Рай оправдывал свое название. Сомнения были для слабых.

В тени этого триумфа работал Элиас Вернер. Пока другие наслаждались салатами из космически быстрых овощей, он копался в образцах, принесенных с границы базы и из неглубоких шурфов. Его лабораторный стол был завален не зелеными ростками, а камнями, образцами почвы, кусочками того самого плотного «войлока» корней и странными, хрупкими, похожими на обожженный пластик, фрагментами местной «мертвой» органики. Они были повсюду под тонким слоем почвы – обломки, окаменелости? Ничего живого, только эти инертные кусочки. Он рассматривал их под микроскопом, сканировал спектрометром, пытался растворить в реактивах. Результаты были обескураживающими.

«Смотри, – позвал он Джулиана Картера, который заглянул с очередным отчетом о „феноменальном здоровье“ колонистов. Элиас указал на экран микроскопа. На нем была структура местного песчаника. Вместо привычных кристаллов кварца – сложные, фрактальные узоры, напоминающие застывшую пену или… нейронные сети. – Минералогия… неземная. И это „мертвая“ органика…» Он переключил изображение на черный, пористый образец. «…Она не разлагается. Ни бактерии, ни ферменты на нее не действуют. Как будто она уже прошла все стадии распада миллионы лет назад и теперь просто… есть. Инертная матрица. Но для чего?»

Джулиан нахмурился. Он подошел к окну лабораторного модуля, затянутому снаружи тонкой пленкой той же серебристой пыли. Вид был на гидропонную ферму, где техники смеялись, снимая очередной рекордный урожай. «А люди процветают, Элиас. Растения растут как на дрожжах. Воздух чище, чем в операционной. Что если…» Он запнулся, подбирая слова. «Что, если „мертвенность“ здесь – это не отсутствие жизни, а ее… иная форма? Спячка? И наше вторжение, наша биология, наши семена… мы их будим? Кормим?» Он потер виски. «Я не нахожу патогенов. Но я нахожу… необъяснимые изменения в микрофлоре кожи колонистов. И эту пыль…» Он махнул рукой на блик на стекле. «Она везде. В легких тоже. Но вреда – ноль. Только Джекс злится на забитые фильтры».

Элиас взял один из черных органических образцов. Он был холодным и необычно легким. «Пыль… – задумчиво повторил он. – Джекс говорил, она как шелуха. А если это не шелуха планеты, Элиас? Если это… отходы? Отходы нашей жизнедеятельности здесь? Отходы контакта?» Он сглотнул. Мысль была неприятной. «Мы едим их растения, дышим их воздухом, ходим по их почве… и выделяем эту пыль. Как побочный продукт симбиоза? Или… метаболизма чего-то большего?»

За дверью лаборатории послышался смех и звон посуды – колонисты устроили небольшой праздник по случаю очередного рекордного урожая. Запах свежего хлеба из аномально быстрой пшеницы заполнял коридор. Кассандра где-то говорила громко, уверенно, о новых планах освоения.

Джулиан взглянул на Элиаса. В его глазах, обычно спокойных и аналитических, мелькнуло что-то, что Элиас раньше видел только у тяжелобольных пациентов, узнавших плохие новости: тень глубокой, неосознанной тревоги. «Симбиоз предполагает взаимную выгоду, Элиас, – тихо сказал врач. – Что получает Колыбель от того, что мы здесь… процветаем?»

Элиас не ответил. Он положил черный, инертный образец обратно в контейнер. За окном, сквозь пыльную пленку, долина «Надежда» лежала под солнцем, зеленая, безмолвная, безупречная. Идеальная колыбель. Идеальная ловушка. Он почувствовал внезапное, острое желание выйти наружу, вдохнуть полной грудью этот чистый, дарующий силы воздух, забыть о черных осколках и фрактальных камнях. Присоединиться к празднику. Признать рай.

Но его рука, научная, дисциплинированная рука, потянулась не к двери, а к микроскопу. Он должен был знать. Даже если знание это было семенем, способным отравить самый щедрый урожай. Он включил прибор снова, настраивая его на максимальное увеличение крошечной частицы серебристой пыли, застрявшей в стыке контейнера. Он должен был увидеть врага. Или понять, что врага нет, а есть лишь безразличная, чужая машина жизни, в шестерни которой они так удачно попали.

Глава 4: Первые тени

Процветание на Колыбели обрело ритм, почти гипнотический в своей предсказуемости. Урожаи снимали дважды в неделю. Колонисты работали долгими сменами без видимой усталости, их тела подтянутые, движения точные, почти механические. Воздух по-прежнему был кристально чист, пыль серебрилась на поверхностях, а база «Заря» росла, как еще один, металлический вид местной флоры. Но под этой гладкой поверхностью идеала начали пульсировать первые, едва заметные сбои. Как тиканье часов в слишком тихой комнате.

Эллиот Финн пришел в медпункт на плановый осмотр с тенью под глазами, нехарактерной для всеобщего подъема. Его обычная мягкая улыбка была натянутой.

«Доктор Картер? Можно… минутку?» – его голос звучал чуть хрипло, как будто он давно не пользовался им по назначению.

Джулиан, изучавший очередные безупречные анализы крови на экране, отложил планшет. «Конечно, Эллиот. Что случилось? Беспокоят боли?»

«Не то, чтобы… боли. Сны.» Эллиот сел на кушетку, сжал руки на коленях. «Странные. Очень… тяжелые.»

«Адаптация, новые впечатления…» – начал было Джулиан, но Эллиот резко покачал головой.

«Нет. Не такие. Это… не образы. Там ничего нет. Почти ничего. Темнота. Но… давление. Огромное. Со всех сторон. Как будто…» Он искал слова, его лоб наморщился от усилия. «…Как будто я внутри чего-то. Огромного. И это что-то… живое. И оно… сжимается. Не для того, чтобы раздавить. А… как матка? Только не для рождения. Для…» Он замолчал, дрожь пробежала по его плечам. «Для переделки. И чувство… пустоты. Головы. Как будто мысли высасывают. Просыпаюсь – и голова ватная, а в ушах… тишина. Но не внешняя. Внутренняя. Пустота.» Он посмотрел на Джулиана испуганно, как ребенок, признавшийся в ночном кошмаре, но знающий, что это не просто сон. «Это… нормально?»

Джулиан записывал, его лицо оставалось профессионально спокойным, но пальцы чуть сильнее сжали стилус. «Стресс, Эллиот, даже позитивный – это все равно стресс. Новая планета, гравитация, атмосферное давление, хоть и идеальное, но чуждое… Все это может влиять на подсознание. Покажитесь после смены, я пропишу легкое седативное. И постарайтесь больше отдыхать, даже если не чувствуете усталости. Принудительно.»

«Отдых…» – Эллиот усмехнулся, звук был сухим, безрадостным. «Я просыпаюсь отдохнувшим. Физически. Но внутри… как выжатый лимон. От этих снов.» Он встал, кивнул. «Спасибо, доктор. Попробую.» Он ушел, его движения по-прежнему легкие, энергичные, но спина казалась сгорбленной под невидимой тяжестью.