Крот Камня - Уильям Хорвуд Страница 26

— Э-э, а каким образом должен лежать больной крот? — спросил Спиндл.

— Головой на запад, если рана в боку. Если болит сердце — головой к восходящему солнцу.

— Та-ак,— с сомнением протянул Спиндл.

— Перестань суетиться, не будь таким старым, — раздраженно заметила Старлинг, — ты становишься таким же противным, как все кроты в этой системе. Фиверфью знает что говорит, и чем скорее мы все в точности выполним, тем лучше. Ты согласен, Мэйуид?

— Великолепная, поразительная юная дама... — завел Мэйуид.

— Да или нет? — прервала его Старлинг.

— Да, — проговорил Мэйуид. Ему было очень трудно ограничиться одним словом. — Безусловно — да.

— Куда мы отведем его?

— В мо-о-ою нору, — сказала Фиверфью, и в ее голосе звучали лишь слабые отголоски былой робости.

Что они и сделали — к удивлению всех кротов. Им пришлось нести Триффана (потому что идти сам он уже не мог) по ходам системы, а потом вниз по западному склону холма. Там они поместили его в теплую, приятно пахнувшую нору Фиверфью, и она начала ухаживать за больным: уложила Триффана головой на запад, а по ночам друзья вытаскивали больного на поверхность. Фиверфью поворачивала его рыльцем на запад, где находились Великие Камни, и самый близкий из них — в Данктонском Лесу.

Пылало небо Вена, издали доносились рычание ревущих сов, приглушенный топот двуногих. В эти ясные холодные январские дни, когда Триффан был близок к смерти, луна иногда светила так ярко, что, казалось, затмевала огни Вена, очерчивала дальний горизонт, где высился лесистый холм, и как будто приближала к ним Камень. Понемногу Триффан начал приходить в себя. Кризис миновал, боли стихали, и на него снизошел мир и покой.

Триффан начал слышать звучание Безмолвия. Одолевать болезнь было гораздо труднее, чем проделать путь, начатый давным-давно в Аффингтоне. И рядом с ним была незнакомая кротиха с ласковым голосом. Иногда Триффану удавалось почувствовать ее бесхитростную, встревоженную, тоскующую душу, даже в самые мрачные часы обращенную к Камню.

❦

Болезнь Триффана продолжалась гораздо дольше, чем «семь нот-тшей». Прошел январь, кончался февраль, и лишь тогда больной полностью пришел в сознание. Триффан был слаб, во сне его еще мучили кошмары, но он уже понимал, что это кошмары. Во время болезни, когда он метался в бреду и его обступали образы прошлого, он считал их реальностью.

Триффан, хоть и не разговаривал с Фиверфью, чувствовал ее присутствие, слабо протестовал, если она уходила даже на минуту, и погружался в сон под ее нежными прикосновениями. Фиверфью ухаживала за Триффаном днем и ночью, а Спиндл был рядом, и, поскольку раньше у него уже была Тайм, он понимал, что такое любовь на вечные времена. И Спиндл обращал свое рыльце на запад и благодарил Камень за то, что он привел к Триффану Фиверфью.

Спиндл не испытывал ревности к Фиверфью, как могло бы случиться с другим кротом в его положении. Он понимал, что только Фиверфью могла облегчить телесные и духовные муки Триффана, которые накопились за долгие годы.

В бреду Триффан вспоминал о событиях своего детства, о минутах, когда он рисковал жизнью, защищая братьев и сестер, о том, как он рос вдали от Брекена и Ребекки и жил один в Лугах возле Данктонского Леса, о долгих годах, когда он один охранял Босвелла на пути в Аффингтон, о временах, когда другие видели в нем вожака и он должен был жертвовать собой, чтобы остальные жили в безопасности.

Спиндл понял, как тяжело Триффан переживал страдания и смерть множества кротов на склонах Бакленда и ужас бегства из Данктонского Леса. И наконец, последний удар, сломивший Триффана: уговорив товарищей последовать в Вен, он чуть не привел их к гибели.

Ко всему прибавлялось сомнение: достойно ли служение Триффана Камню и так ли уж необходимо ужасное одиночество, от которого Триффан, как всякий вожак, страдал все годы, потому что кроту необходима любовь.

Вероятно, Триффану из Данктона требовалось время, чтобы отдохнуть от бремени принятой на себя ответственности, время для размышлений и для описания пережитого. Но теперь болезнь вынуждала его молчать. Физически он не был один, с ним были его друзья, но духовно — Спиндл знал это — Триффан был одинок. Одинокий крот в ночных кошмарах пробирается сквозь болезнь и страдания, стремясь понять и услышать Безмолвие.

В конце февраля наступило улучшение, Триффан произнес несколько слов и неотрывно смотрел на выход из норы, возле которого, по настоянию Фиверфью, его поместили. Триффан стал спокойнее, он похудел и постарел, характер его смягчился, словно он лучше стал понимать страдания.

Однажды в сумерках Триффан спросил:

— Тебя зовут Фиверфью?

— Т-та, — ответила она шепотом, — а ты — крот Триффан.

Казалось, после долгой разлуки они наконец встретились.

— Я хотел бы выйти на поверхность, — проговорил Триффан.

Медленно, с трудом он выбрался наружу, и Фиверфью помогала ему. Когда они подошли к месту, которое понравилось Триффану, он повернулся рыльцем на запад, где садилось солнце, в то время как на юге, слева от них, начали зажигаться огни Вена.

Но Триффан хотел показать Фиверфью запад и, глядя на гаснущее небо, произнес:

— Там находится Данктонский Лес, Фиверфью, далеко-далеко. Я пришел оттуда.

— Т-та, я с-сна-аю это, — ответила она. — Те-ебе при-ишлось то-олго идти и пы-ыло тру-удно.

— Я хочу рассказать тебе об этом.

— Так расскажи, — прошептала Фиверфью и прижалась к Триффану, а на востоке на небе зажглась первая звезда.

— Расскажу, обращаясь от своего сердца к твоему, — начал Триффан на древний лад, — я расскажу тебе о заблудшей, сбившейся с пути системе, о том, как сбился с пути весь кротовий мир, о том, как Камень оставил его, и о нескольких кротах, которые мечтали найти Безмолвие и помочь всем услышать его звучание.

— А когда ты закончишь,— ответила Фиверфью, — я расскажу тебе, обращаясь от своего сердца к твоему, о том, как Данбар говорил нам, что явится Крот Камня и поможет всем кротам услышать звучание Безмолвия, как он говорил о кроте, простом и скромном, который первым поймет полное Безмолвие Камня и поможет понять его всем.

Так Триффан и Фиверфью разговаривали между собой, прикасаясь друг к другу, а солнце садилось, подготавливая приход лучшего, чем прошедший, дня, и высоко над ними в небе зажигались звезды, словно предвестники их великой судьбы и судьбы всего кротовьего мира.

Глава