Черные ночи - Геновева Димова Страница 5

По пути в гостиную Косара щелкнула пальцами и пробормотала волшебные слова. Раздался громкий треск, в очаге занялся огонь.

В конце концов, у нее теперь гость, а это достойный повод погреться.

— Садись, — сказала она ему, и Ибрагим поплелся к стулу. — Вина? Чего-то покрепче?

— Покрепче, пожалуйста.

Косара налила ему абрикосовой ракии домашнего приготовления, такой ядреной, что только от одного запаха глаза слезились. Ибрагим осушил стакан одним глотком.

— В чем дело? — Косара подлила еще. — Ты бледен как привидение.

Ибрагим долго смотрел на нее глазами в обрамлении темных кругов.

— Мне кажется, я умер.

Хотя Косара рассмеялась, лицо ее оставалось серьезным. Вскоре и смех ее замер на губах.

— Умер? Как так?

— Меня ударило током, пока я возился с приемником. Ты же помнишь, я все хотел поймать радиосигналы из царства чудовищ?

Косара уже слыхала о его безумной затее. Вряд ли для монстров в порядке вещей слушать радио, они ведь не люди.

— Ага.

— В общем, мне показалось, что я наконец-то что-то поймал. Клянусь, я слышал его голос.

— Чей голос?

— Змея.

Косара снова рассмеялась, на этот раз чуть более визгливо. Ее рука задрожала, сжимая бутылку, янтарная жидкость заплескалась внутри. Косаре захотелось налить еще и себе.

— Ибрагим, Змея больше нет.

— Говорю же, я его слышал. А потом отвертка соскользнула куда не надо, и меня прошило. И я умер. Мой друг — Данчо, вы вроде знакомы? Данчо Крустев. — После паузы Ибрагим добавил с ноткой гордости: — Он доктор.

— Мы знакомы.

— Ну так он нашел меня на столе, всего обугленного. Ты посмотри! — Ибрагим снял шляпу, открыв кустистые брови и спутанные волосы торчком.

— Ясненько, — сказал Косара и вновь наполнила его стакан: вот выпьет еще и найдет себя уже не на столе, а под столом, в буквальном смысле полудохлого. — Я понимаю, ты, наверное, здорово испугался, но выглядишь ты вполне нормально…

— Ты не понимаешь. Данчо не обнаружил признаков жизни. Даже пульса. Я был мертв, Косара. Мертвее мертвого!

— Что ж, такое случается: ты умираешь на пару минут, потом тебя реанимируют. Уж что-что, а это Данчо умеет.

— Умеет, когда счет идет на минуты, не на часы. Я умер утром, а очнулся вечером, голодный как волк.

— Еще бы! Ты пропустил обед.

— Косара, я жаждал крови.

Косара нахмурилась, разглядывая бледную кожу Ибрагима и его налитые кровью глаза. Он мог бы сойти за упыря, если быть честным, но не меньше он походил и на человека, который еще не отошел от шока. Удар электричеством для людей не слишком полезен.

— Ты же это не всерьез? — ответила Косара. — Мне доводилось видеть, как воскресают упыри. Раз ты тут сидишь, ведешь со мной цивилизованную беседу и не пытаешься высосать меня до капли, значит ты явно не из них.

— Но неужели не бывает таких упырей, что сохраняют хоть крупицу рассудка?

— Не сразу после обращения! Бывает, что через двадцать, тридцать, сотню лет — если им удается прожить так долго — некоторые из них восстанавливают часть своей личности. Или воспитывают в себе новую, тут я не слишком разбираюсь. Но чтобы спустя часы? Молодые упыри не человечнее бешеных псов.

— И все же вот он я.

— Ибрагим, — как можно спокойнее произнесла Косара, — как ведьма, я тебе ответственно заявляю: верь мне, никакой ты не упырь.

— Но я хочу крови, Косара! Знаешь, что я сделал первым делом, как очнулся? Ты же знаешь, мы держим кур. Кур! Я рванул прямиком в курятник. Данчо застукал меня, когда я уже схватил одну и собирался откусить ей голову!

— Электрошок творит с людьми всякое. Вдруг у тебя дефицит железа.

— Скорее уж дефицит крови в желудке!

— А ты уколоть себя пробовал? У упырей кровь обычно черная.

— У всех? Я думал, у некоторых…

— У некоторых кровь как раз остается прежней, таких меньшинство. Так пробовал или нет?

— Да пробовали мы. Данчо кольнул мне палец иголкой. — Ибрагим показал свой указательный палец: на коже была маленькая красная точка. — Кровь красная.

— Вот видишь!

— Но ведь у некоторых…

— Слушай, я сварю тебе зелье, что скажешь? Со шпинатом, грецкими орехами и печенью караконджула. Железа будет хоть отбавляй. Попьешь несколько дней и посмотришь, не полегчало ли тебе, хорошо?

— Хорошо, — вздохнул Ибрагим. — Все равно выбора нет. Данчо убьет меня, если я причиню вред курам. — Он невесело рассмеялся. — Хотя как он меня убьет, разве что осиновым колом в сердце!

Косара торопилась с зельем, ведь у нее слипались глаза. Это был долгий день. К ней все еще наведывались обычные клиенты, чтобы купить зелья от болей и недомоганий, но в последнее время появлялись также незадачливые туристы, съездившие в Белоград. Черноградцы не привыкли к иноземной еде и алкоголю, многим требовалось лекарство от похмелья или что-нибудь от изжоги. А кроме этого, все чаще наблюдались аллергии на новую косметику, морская болезнь у людей, которые раньше никогда не плавали по морю, и травмы у тех, кто ввязывался в драку из-за культурных разногласий.

Но приходили к Косаре не только черноградцы. Белоградцы точно так же толпами стекались в Черноград. Всего за несколько месяцев она залечила больше упыриных укусов и царапин от когтей волколака, чем за все годы практики. Будущие охотники на монстров, очарованные туристы, любители экстрима, потомки иммигрантов, ищущие свои родовые поместья… У мастерской Косары всегда стояла очередь.

Как только зелье перестало кипеть, Косара перелила его в пузырек и передала Ибрагиму:

— Вернешься через пару дней и расскажешь, помогло ли.

— Спасибо. Я искренне надеюсь, что поможет. Сколько я тебе должен?

— Три гроша.

— Три?! — резко выдохнул Ибрагим.

— Это проблема?

— Ну, мы только что вернулись из отпуска в Месамбрии, с деньгами немного туго… Цены за границей — дичь, сама понимаешь. А если придется заказывать похороны…

— Для кого?

— Для меня.

Косара глубоко вздохнула:

— Ибрагим, в последний раз говорю: ты не умер. Давай сюда грош и выметайся.

— Грош? Точно? Одна только печень караконджула стоит дороже.

— Поверь мне, я в курсе…

Ибрагим откланялся, но Косара решила не идти в свою холодную спальню. Огонь в мастерской грел здорово, а вдобавок теперь на верхнем этаже всегда было слишком тихо — без Невены.

Косара не слышала голоса сестры с той самой зимней ночи, когда заперла Змея в Стене. Все больше и больше она верила, что зов Невены ей просто почудился.

Те двенадцать дней вообще выжали из нее все соки. Неудивительно, что к их концу ей слышались голоса.

Однако, забившись в угол дивана под кучей одеял и глядя, как тлеют угли в очаге,