С тобой и навсегда - Алексей Птица Страница 40

— Твоё право, маман, и что ты ему скажешь по этому поводу?

— Не волнуйся, дочь, я найду, что ему сказать.

— Ага, а папе?

Графиня по инерции хотела ответить, что и ему найдётся, что ответить, но вовремя осеклась.

— А папе я скажу, что ты несносная девчонка, что строишь глазки бедному дворянину, отчего тот готов на самые безумные поступки.

— Это какие безумные поступки: когда он меня защищал или когда спасал папу?

— Ты не передёргивай, бессовестная, я не это имела в виду.

— Я совестливая, а с бароном я хочу встречаться и люблю его!

— Вот как⁈ А что же ты раньше молчала?

— Я боялась.

— Ничего ты не боялась, ты просто морочила голову и мне, и себе, и Дегтярёву. Мне показывала детскую влюблённость, себе непонятно что, а барону делала намёки о взаимности, не отдавая себе при этом никакого отчёта, чем всё это закончится. Да и ему ты ничего не обещала и даже не говорила о взаимности, а сейчас, раз, и по мановению волшебной палочки призналась в любви к нему, но не ему, а собственной матери. Это вообще как называется?

— Женским непостоянством! — дерзко заявила Женевьева и сразу же испугалась, не перегнула ли она палку в разговоре с матерью, как оказалось, не перегнула.

— Вот оно что… — протянула графиня, искоса смотря на свою внезапно ставшую «взрослой» дочь.

— Так вот ты какое, женское непостоянство⁈ — окинула внимательным взором дочь графиня, — ну, что же, я должна порадоваться за барона, у него отличный вкус, и он выбрал себе совершенное женское непостоянство, к тому же, ещё и с хорошим статусом и деньгами. Однако я ему не завидую, учитывая столь сильное непостоянство.

— Да, маман, у него хороший вкус, да и сам он хорош, поднялся буквально из мещан, стал дворянином, красив, умён, храбрец, каких поискать, и при всём этом честен и скромен. Других подобных ему я не знаю. А непостоянство своё я буду сдерживать при нём.

— М-да… Не хочу спорить с тобой, дочь, как бы я не относилась к барону, но здесь мне возразить нечего, однако ты заигралась в либерализм, пора бы уже перейти к репрессивным методам контроля женского непостоянства, особенно в свете того, что ты не собираешься его обуздывать в моём присутствии. Пожалуй, в случае твоего выхода за него замуж, что возможно пока только теоретически, но не практически, я дам барону пару бесплатных советов, как обуздать твоё непостоянство, а то он не справится с тобой, чего бы мне, как твоей матери, естественно, не хотелось.

— Он не станет тебя слушать.

— Это с чего бы?

— Потому что он любит меня, а раз любит, то станет слушать только меня.

— Смелое заявление, однако ты слишком самоуверенна, дорогая, к тому же делить шкуру неубитого ещё медведя как-то глупо, ты не находишь, дочь?

Женевьева на этот раз промолчала.

— Молчишь⁈ А с чего это ты такая храбрая стала? Барон даже ещё не говорил о возможности на тебе жениться и пока только лишь мечтает об этом.

— Это неправда! Он говорил мне, что уже разговаривал с тобой точно, маман, и просил мою руку и сердце.

— Говорил, но не так, как ты заявляешь о том, дочь, всё с его стороны прошло гораздо скромнее. Да, он выполнил некоторые из условий, что я ему поставила, да, именно ему, а не тебе, о тех условиях я помню, как помню, что ты давно уже неравнодушна к нему, но я списывала всё на возраст и романтику, надеясь, что со временем твоя влюбчивость пройдёт. Теперь же вижу, что зря, и я ошибалась, дело уже зашло сильно далеко, раз ты так агрессивно настроена, и к кому? По отношению к собственной матери, что желает тебе только хорошего и настоящего счастья.

— Не сомневаюсь в этом, маман, как не сомневаюсь в том, что Фёдор скромен.

— Ясненько, так ты мне сейчас хочешь сказать, что если он тебя спросит при нас, готова ли ты за него выйти замуж, то ты ответишь согласием?

— Да! — твёрдо сказала Женевьева, замирая сердцем от собственной решительности.

— Ммм, смотри тогда, дочь, не передумай…

— Я не передумаю.

— Не надо зарекаться, мало ли что опять скажет твоё непостоянство. У барона всего один день остался, может и не успеет он переговорить с отцом, да и с тобой тоже, ведь его срочно вызывают в Павлоград, уедет, так и не спросив, пройдёт время, забудет о тебе или ты забудешь, или передумаешь.

— Я не передумаю уже, маман, и он не передумает, я это чувствую.

— Чувства идут от сердца, дорогая, а жизнь вносит свои коррективы, ведь иногда включается и голова, и как бы потом не пожалеть тебе о своей любви.

— Если я и пожалею, то это мои чувства, я в ответе за них, и не стану тебе или отцу жаловаться. Как будет, это мой выбор, и я так решила сама.

— Ну, смотри, чтобы не получилось всё равно наоборот.

Женевьева поджала губы и не стала ничего отвечать, посчитав разговор законченным. Несколько минут графиня пристально рассматривала свою дочь, ожидая продолжения их разговора, но так и не дождалась. Вздохнув, она сказала.

— Что же, Женя, тогда ждём, когда появится барон и выпишут из больницы твоего отца, а дальше посмотрим, насколько ты сейчас оказалась правдива.

— Да, маман.

* * *

Добравшись до местных жандармов, я практически сразу без всяких проволочек был допущен в кабинет. Это оказался кабинет начальника местного отдела корпуса жандармов. Высокий, но сильно располневший блондин с пшеничными, чуть пожелтевшими от табака усами стал внимательно рассматривать меня, как будто не верил собственным глазам.

— Рад знакомству, барон! — протянул он руку.

— Я тоже, ваше высокоблагородие.

— Я вас пригласил, чтобы ещё раз опросить о происшествии, свидетелем чего вы поневоле оказались. Надеюсь, вы восполните своим рассказом некоторые досадные пробелы в этой истории. Опишите мне ваши впечатления о нападении на генерал-губернатора.

— Всенепременно, раз это необходимо, — не стал я напоминать полковнику, что рассказываю об этом уже не в первый раз.

Полковник внимательно меня слушал, а вошедший по его приказу писарь тщательно и очень быстро записывал мои показания, которые иногда приходилось повторять по два раза. Примерно через