Чёрная печать империи - Анастасия Разумовская Страница 39

Глава XV

Будильник вырвал Баева из восхитительного сна. Ему снилась Даша. Полностью обнажённая, такая светлая на скомканных тёмно-фиолетовых простынях. С этой трогательной стрижкой под мальчика. Лёха целовал её ярко-алые искусанные губы, её тонкую шею и то самое место за ушком, о котором знал только он. А его женщина стонала и плакала (на грани оргазма Даша всегда плакала), тянулась к нему, касалась возбуждёнными сосками его груди, стискивала плечи и двигалась навстречу его движениям.

Будильник Баев швырнул об стену и со злорадством услышал слабый звон. Распахнул глаза, уставился в потолок.

Даша.

Без особого удовольствия завершил начатое, вскочил, прошёл в душ. Крепко, почти до боли растёр мочалкой мускулистое тело. Смыл пену, заглянул в зеркало и сбрил щетину с щёк и подбородка, почистил крупные, белоснежные зубы. Он был зрел – всего тридцать пять – крепок, и жизнь, в целом, удалась. Карьерные перспективы, любимая женщина и безбедное существование – всё было зашибись. До недавнего времени.

– Чёрт бы тебя подрал, Шаховской, – выругался Лёха, схватил полотенце и вышел в комнату, полностью обнажённый, растирая полотенцем ёжик мокрых волос. И только тут обнаружил, что его ждёт неприятность в нежно-розовом костюме.

– Алексей Иванович, – произнесла неприятность голосом сдавленной жабы, – надеюсь, вы не забыли, что вечером у нас приём у Шереметьевых? Прошу вас быть к шести неукоснительно. И сделайте уже что-нибудь с вашими руками.

– Не уверен, что смогу быть, Елизавета Григорьевна, – огрызнулся Лёха.

Его бесила беззастенчивость жены. Нормальная женщина, увидев мужика голым, взвизгнет, хотя бы для приличия, и отвернётся. Нет, Даша так не сделала бы, но то – Даша. Да и нечем ей уже там шокироваться.

– А вы будьте уверены. Наш контракт подразумевает совместные выходы, и это мероприятие я согласовывала с вами ещё месяц назад.

«Взять бы послать тебя с твоим контрактом», – раздражённо подумал Лёха, натягивая трусы, а за ними и штаны. Он понимал, что может это сделать: В империи Рюриковичей развод не давала ни православная церковь, ни древлеславянская. «Измена начинается в семье, – вещал по телеэфиру патриарх Варфоломей. – Вы скажете: подумаешь, убита любовь мужчины и женщины, какая чепуха! Мы – свободные люди, захотели – полюбили, захотели – разлюбили. Но сегодня ты предал свою жену, завтра предашь товарища, а послезавтра – Отечество и государя». Боголюб Древлеславянский вторил ему: «Воистину есть: отрекшийся от жене, предасть и богов». Но Лёха достаточно вырос, чтобы понимать: империя отчаянно пытается увеличить рождаемость. Видимо, чиновники всерьёз верили, что женщины, не боящиеся, что мужья их бросят, начнут спешно размножаться. Вот только так это не работает. Хотя и как работает – чёрт его знает. Поэтому, даже если бы Баев публично порвал все «кондиции» и отказался от своих слов, ему никто и ничего не мог бы сделать. Понижение в должности или там каторга, например, неизбежно ударила бы не только по нему, но и по его жене. И именно поэтому, понимая собственную безнаказанность и уязвимость супруги, проворчал примирительно:

– Буду.

– И ещё… эти… волосы на руках. Такая пакость! Я пришлю вам специалиста по депиляции. Вы же не оборотень, Алексей Иванович, надо ухаживать за собой. Словом, будьте к пяти. И ещё маникюр... Вы что, ногти грызёте?

– Знаешь, милая, иди нахрен, – Лёша подхватил жену, выставил за дверь и захлопнул щеколду.

Он не знал, почему каждый, просто каждый раз, когда они общались, ему хотелось её ударить. Рядом с госпожой Баевой-Острогорской господин Баев ощущал себя монстром. И это так контрастировало с тем, что он чувствовал рядом с Дашей!

– В пять, – крикнула жена из-за двери. – И постарайтесь его не убить.

Одним словом, настроение с утра было испорчено. А тут ещё Лёша вспомнил, что Дашка во что-то вляпалась. Во что-то очень-очень нехорошее. Это ж надо перейти дорогу опричнику! Да ещё и Шаховскому, про которого чего только не рассказывают!

Лёха натянул гражданскую одежду и вышел из дома в два часа. После вчерашней весёлой ночки с оборотнями сам бог жандармов велел спать до последней возможности. Неспешно завёл «тайгу», и рванул к Петропавловке.

Как жандарм он понимал, что Даша права, затаившись от всех. Тем более, раз уж признала перед Псарней их связь. Но как мужчина Лёша злился, что его женщина не обратилась за помощью к нему. Его и восхищала, и сердила её самостоятельность.

Дашка…

Она бесила Баева с самого первого курса. Тем, что девчонка (кто вообще придумал их допускать до службы?!), тем что малявка (на два года младше), тем что зануда и отличница. Тем, что… дура. Потому что Дарья Романовна Трубецкая была наивной дурой, свято верящей во всю эту патриотическую хрень, которую преподаватели тщательно вбивали в их юные головы.

Только на старших курсах Лёша осознал, что, кроме дури и раздражающей заумности, в однокурснице есть ещё и гибкое, высокое тело, небольшие упругие груди, плавная линия бёдер, подтянутый животик и фигурка песочные часы. А однажды, заглянув в серебристо-серые крапчатые глаза, Баев понял: он утонул. И понял это во время матча по баскетболу. Их команда подчистую проиграла Дашиной, и только потому, что надежда российского баскетбола курсант Баев не мог оторвать глаз от футболки, так явно очерчивающей лифчик, от сползающих шортиков, которые девушка периодически поправляла, от… и мазал. Постоянно мазал мимо.

Вечером Лёша припёрся к ней в подсобку, превращённую в девичью комнату (остальные жили по четверо, но кроме Даши других девиц-жандармов во всём колледже, а, может, и империи, не нашлось).

– Ты… это… поможешь с физикой? – промямлил Баев и удивился собственной робости.

Для него давно не было секретом, зачем мужчинам нужны женщины. Он уже раз десять проверял и опытным путём убедился: нужны. А тут вдруг… превратился в гимназиста.

Помочь Даша всегда была готова («вы должны уметь работать в команде!», «сам погибай, а товарища выручай», «жандармерия – это не работа, это семья» – висели лозунги в аудиториях). И, может, где-то между буравчиками индукции у них бы всё и получилось, если бы Лёша не обнаружил вдруг фотографию государя императора в красном углу девичьей спальни. Гламурную такую фоточку. Распечатанную на цветном печатнике.

– Ты забыла цветочки ему возложить, – заржал Баев, забыв и