Адовы - Степан Александрович Мазур Страница 38

Школьники должны знать, что в боях на портфелях Сидорову нет равных. Но восхищения во взглядах он не нашёл. Наверное, потому, что содержимому их портфелей часто доставалось от стычек. Ломались телефоны, планшеты. Уже не говоря о такой мелочи, как порванные учебники, линейки и карандаши.

Демонёнок вдруг понял, что после отмены бартера портфеля у него снова нет. Впрочем, шпагу он тоже сегодня не захватил.

— У меня нет портфеля, — обозначил очевидное демонёнок. — Доставай своего гуся!

— Где я тебе гуся возьму? — с лёгким удивлением спросил Сидоров. — И что ты за ученик без портфеля?

— А у меня дома переезд, и вообще ремонт, — ответил Даймон.

— Возьми мой, — вдруг предложила Ленка, с улыбкой протягивая свой ранец тому, кто даже не думал её обижать.

Напротив, возвращал в дом воду. А при случае даже натравливал на обидчика гуся. К таким стоило присматриваться поближе. От них никакого вреда. Польза одна.

Не успел Даймон взяться за лямки, как Сашка без предупреждения нанёс удар… Точнее, попытался.

Резко замахнувшись, он от злости так резко дёрнул портфель, что лямка оторвалась и сам портфель улетел куда-то за пределы толпы, сбив с ног младшеклассника.

— Ну всё! Довёл ты меня. Значит, врукопашную сойдёмся! — Сашка вновь угрожающе замахнулся.

Уже кулаком, но тут его за ухо подхватила Вероника Степановна, показавшаяся из учительской.

— Сидоров! Ты что теперь ещё и портфели в малышей кидаешь? Они что тебе, кегли? Ты в своём уме? А-ну пошли к директору! Мы ещё за пожар не разобрались, а тут как раз совпало!

— О, директор! — воскликнул Даймон. — Я с вами, немолодая леди.

— Опять ты меня оскорбляешь? Да что же это за день такой? — взмолилась Вероника Степановна. — Идём с нами.

— Слышь, очкарик. Ну ты попал, — прошептал между делом как можно злее Сашка.

Будь у него змеиный язык, он наверняка показал бы его.

— Куда попал? Где мишень? Какие правила? — прошептал в ответ Даймон, ловко изловив гуся в коридоре.

— А может… не надо к директору? — с надеждой спросил Сидоров, с тревогой посматривая то на гуся, то на Веронику Степановну.

Если раньше к Фёдору Андреевичу ещё можно было ходить без последствий, то в последнее время улыбки в кабинете прекратились. И никто уже дружески не журил по волосам. В последнее время директор грустил и сразу вызывали родителей в школу.

Что с ним случилось?

— К директору, я сказала! — скомандовала разгневанная учительница. — Оба!

Даймон улыбнулся. Наконец-то он попадёт, куда следовало.

Глава 17

Одна печальная история

Фёдор Андреевич с тоской посмотрел на фотографию в рамке и вздохнул.

Пропала!

Откинувшись в кресле, директор среднестатистической школы среднестатистического города с не менее среднестатистическими показателями закрыл глаза и произнёс:

— На кого же ты меня, Дарья Сергеевна, оставила? Что ни день, то пытка, — от этих слов пышная шевелюра на и без того большой голове, колыхнулась. — Эх, гусыня моя ненаглядная. Скучаю по тебе. Сил моих больше нет. Вернись. Или письмо напиши. Да хоть курьера зашли с депешей. Я всё прощу!

Он открыл глаза. Подвинувшись к рамке, взял в руки. Обняв как возлюбленную, поставил на стол перед собой.

— Как же так можно? Ни заявления об уходе. Ни словечка о том, что переезжаешь. Сбежала и всё тут, — трагичным голосом обронил он и вдруг воскликнул. — Заговор! Это всё заговор против школьной власти! Сместить хотят! Но… кто?

Ещё не так давно школа была для Фёдора Андреевича местом, где его душа пребывала в радости. Здесь всегда царила тёплая, почти семейная атмосфера. Его радовали ученики, бегающие из класса в класс. Он сносно терпел их шалости, даже когда кидали дрожжи в унитаз. Всё-таки познавали химию, а значит — учились жить на практических опытах. Где-то рядом была и физика с геометрией, когда заставляли их убирать последствия. Надписи опять же в туалете — русский язык, орфография, грамматика, как ни посмотри. Развиваются дети.

Да и — дети же.

Директор школы любил свою работу и вообще жизнь во всех её проявлениях. Но счастье и ощущение наполненности покинуло его вместе с Дарьей Сергеевной.

Его гусыня исчезла! Как испарилась избранная. А с нею и смысл существования как-то поблёк.

Его мечта наяву растворилась в пятницу, тринадцатого. И не пришла четырнадцатого, в субботу, на свидание. Не ужинали они вместе и пятнадцатого, вечером.

Уже шестнадцатого, ровно к 8.30 утра, когда должны были привычно встретиться на школьном крыльце, сердце Фёдора Андреевича окончательно было разбито.

Дарья Сергеевна просто исчезла в один из этих странных дней, и это определённо был вселенский заговор, по мнению директора.

Пытаясь раскрыть его, Фёдор Андреевич начал расследование, забыв обо всём на свете. Он даже перестал бриться и стричься. Отчего борода вскоре опустилась по грудь, а лохмы на голове взвинтились под потолок, свив настоящий куст из-за долгого отсутствия ухода за шевелюрой.

Директор стал отшельником в своём кабинете. Школьным Робинзоном Крузо, иллюстрации на которого мог раздавать, просто сделав фотографию.

Не обращая внимание на мелочи внешнего вида, директор зато собрал всю информацию о таинственных исчезновениях. И пришёл к выводу, что не могла Дарья Сергеевна пропасть просто так.

Определенно имел место заговор! Возможно, мирового масштаба, в котором ему было известно лишь несколько деталей: пятница, тринадцатое и гусыня.

Что означал этот триумвират?

Директор школы отбрасывал версию за версией, складывая эти три «улики» так и этак. Перечитал гору литературы, пересмотрел множество документальных и не очень фильмов и передач.

Информации по заговору было много. Гипотез ещё больше. Одна стройнее другой: вмешательство инопланетян, провал во времени, переселение душ, тайные общества.

Все эти линии Фёдор Андреевич проверял с дотошностью сыщика, завалив рабочий стол календарями, графиками полёта гусей и даже на всякий случай схемами роста капусты на европейском рынке. Выходило, что от неё тоже зависел рост цены на бензин на отечественном. Нет урожая — растёт цена. Есть урожай — растёт. Капусты они там что ли объелись все?

Методические пособия по школьным предметам заменили директору талмуды с тайными знаниями, а стол как какая-нибудь школьная парта двоечника, был испещрен четырьмя буквами: «Д», «А», «Ш», «А». Из них он тоже складывал немало новых слов, то добираясь до царя Давида, то до Дария Первого и на всякий случай —