С тобой и навсегда - Алексей Птица Страница 37

— Фёдор! Я, кажется, вам уже сказала об этом, и весьма определённо. Вы таким образом просите у меня руку и сердце? — Женевьева откинула опять со лба непослушную каштановую прядь и искоса глянула на меня.

— Я уже просил вашу руку у графини, — неожиданно даже для самого себя сказал я.

— Вы просили у моей матери моей руки? — удивлённо спросила Женевьева очень громко, благо мы стояли довольно далеко от любого здания и от ограды, а рядом никого не было.

— Да, и намерен просить вашей руки у вашего отца, когда он поправит своё здоровье, но мне нужно знать и понимать, не откажете ли вы мне в этом, если согласятся ваши родители?

— Вот как? — медленно протянула Женя и, отвернувшись, медленно пошла по гаревой дорожке, направляясь в дальний угол усадьбы, где росло большое дерево, судя по его виду — вяз.

Я промолчал, идя вслед за девушкой. Некоторое время мы молча шли рядом, направляясь к вязу, я терпеливо ожидал ответа на свой вопрос, понимая, что могу его и не дождаться, и в тоже время не желая, чтобы Женевьева мне сейчас ответила.

— А вы настроены весьма серьёзно, оказывается, Фёдор, — остановившись под деревом, сказала она.

— Да, с того самого момента, как увидел вас и когда поцеловал.

— Поцелуй ничего не значит в отношениях между нами, это всего лишь проявление эмоций благодарности.

— Да, но… а впрочем, мне достаточно сейчас и того, что я нахожусь рядом с вами.

— Фёдор, я дам вам ответ, когда выздоровеет мой отец и когда вы решитесь просить у него моей руки. Это будет честно и по отношению к вам, и по отношению к отцу.

— Я согласен, но могу ли я надеяться?

— Можете, — вдруг коварно улыбнулась Женевьева, — я добрая и не хочу, чтобы вы умерли от неразделённой любви, тем более, что это не так.

— Женевьева! — подался я вперёд и видно у меня что-то такое отразилось в глазах, что Женевьева шагнула мне навстречу, потом опомнилась и словно через силу отстранилась, выставив перед собою правую руку.

Я понял и, бережно взяв нежную кисть, прикоснулся к ней губами, вдыхая манящий запах атласной девичьей кожи, и держал очень долго, наслаждаясь каждым мгновением, так продолжалось с десяток секунд, пока я, практически заставляя себя, не отпустил девичью руку. Мы повернулись и стали медленно идти обратно, ни о чём не разговаривая, а лишь вслушиваясь в нежное щебетание птиц и шум листвы, разгоняемой ветром.

Нам было хорошо вдвоём, пусть мы и не решались взяться за руки, пусть я не добился прямого ответа, но чувствовал всем сердцем, что ответ будет именно таким, какой я и хотел. Да, и у меня есть в запасе ещё целый вечер и два дня. Я буду надеяться на лучшее и желать полного выздоровления отцу Жени.

Остаток дня мы провели в беседах на отвлечённые темы, затем поужинали вместе с графиней, ни о чём особо не разговаривая. Графиня лишь поведала о том, что её пока не пускают к графу, хоть она к нему и ездила, но ему стало лучше. Дальше Женевьева показала свои способности в музицировании, после чего мне намекнули, что общение уже становится лишним, и я отправился к себе в комнату.

Этот день принёс не меньше событий, чем прошлый, правда, скорее моральных переживаний, и устал я не меньше, чем за вчера.

Уже улёгшись в постель, я раз за разом прокручивал в голове все события дня, вспоминал лицо Женевьевы, её взгляд, её реакцию на мои слова и ответы, отыскивая в них скрытый смысл или перепроверяя открыто сказанный. Потом вспомнил, что говорила за ужином её мать, её взгляд и, окончательно запутавшись, решил, что утро вечера мудренее, после чего крепко заснул.

Спал я действительно крепко, а встал рано, готовый к новому дню и к новым вызовам. Меня не покидало ощущение того, что всё только начинается, но моя главная цель никуда от меня не уйдёт, и я добьюсь руки Женевьевы, либо продолжу добиваться её дальше, несмотря ни на что.

На завтраке присутствовали обе графини. Учтиво с ними поздоровавшись, я сел на указанное мне место, с живым любопытством рассматривая стол со всякими яствами и иногда украдкой кидая взгляды на Женевьеву.

— Как спалось, барон? — спросила графиня.

— Спасибо, хорошо.

— Рада за вас, сегодня я поеду к графу, ему значительно лучше и, даст Бог, через день его даже смогут выписать. Жаль, что из-за покушения пришлось отменить ваш показ событий в Кроншлоте, но не станем гневить судьбу, люди и без нас узнают, как проходил штурм, а нам лишние заботы о безопасности ни к чему. Сегодня с утра принесли письмо из полицейского управления, адресованное вам. Взгляните.

Я принял протянутый мне почтовый конверт с проставленным на нём сиреневым штампом местного полицейского управления и, взяв с подноса специальный нож, вскрыл его, из конверта выпал серый, исчёрканный напечатанными буквами пишущей машинки листок.

Раскрыв его, я вчитался в текст, увенчанный сверху штампом жандармерии. Да, конверт из полицейского управления, а листок из главного управления отдельного корпуса жандармов, о чём можно было догадаться, как по названию, так и по городу, указанному на штампе. «Павлоград» значилось на нём, текст же гласил следующее:

«Барону Фёдору Васильевичу Дегтярёву, кавалеру ордена Белого Орла»

Настоящим уведомляю, что вам присвоено внеочередное офицерское звание «подпоручик» за особые заслуги перед империей, а также вклад в дело борьбы с её врагами. В связи с данным фактом, а также из-за вашего непосредственного участия в деле покушения на генерал-губернатора Великого Новгорода и его спасении, просим незамедлительно вернуться в Павлоград для проведения следственных мероприятий и вручения вам офицерских погон. О вашей готовности приехать необходимо уведомить срочной телеграммой через местное жандармское управление. В случае невозможности вашего скорого приезда просим также уведомить об этом и указать причины, мешающие это сделать.

Начальник Первого отдела управления Отдельного жандармского корпуса полковник Живоглотов.'

Прочитав, я уставился прямо перед собой, обдумывая только что полученную информацию.

— У вас неприятности? — спросила графиня, увидев мой взгляд.

— Нет, скорее приятности, мне присвоили офицерское звание «подпоручик», хотя я сам того не ожидал, тем более, сразу офицерское звание, не прапорщика, а подпоручика. Но меня вызывают жандармы в Павлоград, в связи с покушением на вашего мужа и, собственно, на меня самого,