Гротенберг. Песнь старого города - Александр Деворс Страница 37

не заметить. Да, днем набежит стража, поднимет шум, но он и быстро уляжется, ведь какой смысл в расследовании дела, если уже есть просто тело? Ну, да, родных оповестят с совершенно каменным лицом, что «нашли ещё тёпленького мертвеца в переулке», и всё. Если ты не аристократ или хотя бы уважаемый торговец, то плевать всем будет на твоих убийц. «Это же банда» — скажет стражник, и пожмёт плечами, — «он ведь уж мёртв, и подозреваемых слишком много, а мы ещё живые, и на тот свет не рвёмся».

Если ты в банде, то, конечно же, такого не спустят. Только вот, опять же, к стражникам никто не побежит. Сами возьмутся, сами найдут, и, скорее всего, поймают и убьют. Желательно — показательно для друзей виновных, а значит, как можно изощрённее. Одни начинали после такого мстить, и в такие дни лучше в точку кипения не соваться (так считала и стража), другие, наоборот, смирялись, третьи, кому Кодекс не позволял — но это старейшие банды, которые граничили скорее с полулегальными предпринимателями — игнорировали. А если уж доводили их, то от провокаторов не оставляли ничего.

Навлечь на себя гнев старейших банд было равносильно самоубийству.

В любом случае, я не относился ни к тем, ни к другим. Диор, несмотря на то, что многие нас звали к себе, оставлял нейтралитет. К нашему удивлению, банды к нам относились не менее терпимо, да и частенько подбрасывали заказы.

Так, вот, к Диору я и устремился в это знаменательное утро, но был остановлен родственником. Дядя смотрел на меня, как обычно с подозрением, и немым укором. Мне не нужно было смотреть ему в глаза, чтобы это почувствовать.

— Сэм. — Хриплый и грубый голос прервал все мои размышления.

Жаль, приятное утро гарантировано сейчас испортится.

— Гарри? — Я поднял на него взгляд. Дядька был на полторы головы меня выше. Не любил я вот так с ним разговаривать. Всегда чувствовал себя малолеткой перед судом инквизиции, словно я виноват в чём-то перед ним.

— Снова на дело. — Он не спрашивал. Он утверждал.

— На работу. — Привычно поправил его я.

— Мы оба прекрасно знаем, какая это «работа». — Презрительно фыркнул Гарри.

Разумеется, все обычные работяги, вроде моего отца, и его брата, не поощряли криминальный разгул в Гротенберге. Разумеется, что такие, как я, вызывали у них неподдельное отвращение. Многие из старших застали ещё время, когда в людях ценилось трудолюбие и честь, а не искусство убивать и разбойничать.

Тогда в Тороке, одном из крупнейших торговых портов всего побережья, кипела жизнь. И выросшие в этом благодатном бульоне «старики» внутренне уверили себя, что именно такой жизнь должна быть всегда. И продолжали тешить себя верой в то, что всё зависит от них. И чем больше заблудших баранов, вроде меня, они наставят на истинный путь, тем прочнее будет мир.

Наивные.Мир менялся и далеко не в лучшую сторону. А уж искать виновных в том – увольте. Предпочитаю воспринимать реальность собственными глазами, а не через радужную линзу прошлого. Для меня граждане, днём исполнявшие вполне легальные обязанности, и меняющие личину благонадёжности на маску бандитов по мере надобности – вполне обычное явление.

А вот такие правдо и чистолюбы, как отец и дядя, не сумевшие поймать волну всеобщего настроения вовремя, оставались при своём закостенелом мнении. Им повезло ещё в том, что успели найти своё место в жизни и утвердиться в нём задолго до трагических событий. И теперь только ворчат и обвиняют наше поколение в разгильдяйстве и шельмовстве. Не понять им нас, никак не понять.

С другой стороны, а чего они ожидали, когда на протяжении пяти лет лорд Гранвиль не появлялся в свете? Когда все чувствовали давление власти, разгула преступности и не было. Теперь, когда эта самая власть занята, не пойми чем, эту роль занимают другие. Та же церковь за эти годы частично взяла на себя эти обязанности. И совершенно не стесняясь, прибирала её к своим рукам, гребла всё, что могла. Только свершала свои делишки как-то неумело и однобоко. Вольные банды совершенно не занимали просветлённые умы. И их можно понять: чем больше обиженных судьбой, тем больше прихожан посещает храмы, тем полнее их закрома.

А потом Гранвиль Трейвас умер. Город пережил его смерть очень даже спокойно. Нет, спорить с тем, что Гранвиль сделал для Гротенберга намного больше, чем, когда был просто наместником крепости, было бы глупо. Развивать торговлю, развивать инфраструктуру города — всё то, чем и должен заниматься правитель, он, наверное, пытался в меру своих сил. И он этим действительно занимался. Но умер, причём очень вовремя. Это понимали все. Его сын, Моор, через неделю должен был быть коронован. В праздник всех божеств. Удачное, однако, совпадение! Разумеется, я в это не верил. Да и никто не верил.

Речь претендента пару дней назад только окончательно в этом всех убедила.

Стоя на возвышении центральной площади, Моор заявил: «Едва я стану правителем, Гротенберг ждёт новая эпоха! Мы отбились от Пути, и, конечно же, я знаю, что город болен в своей сердцевине. Даю вам слово, что калёным железом мы будем выжигать разбойничью скверну…». И всё в том же духе. Хотелось бы верить, конечно, ему, но все уже слишком привыкли к тому, что все невольно вовлечены в темные игры. Что ж, коронация в торжество божеств могла добавить очков доверия новому властителю. Особенно, когда за последние годы многие стали доверять Церкви свои жизни.

Все понимали, что будут новые репрессии и казни. Но основного-то не будет. Куда могут податься, решившие сменить свой преступный промысел на обывательскую жизнь, людишки? Работать по-прежнему негде.

Поэтому все наставительные беседы дяди казались бредом сумасшедшего, не желающего воспринимать действительность такой, как есть.