Бог безвременья - Жаклин Холланд Страница 23

он поразил меня холодком и кисло-сладким привкусом. Все было таким чужим и непонятным, что меня вдруг охватила тягостная тоска и пронзил мучительный страх. Что это за место? Кто эта женщина? Почему я здесь, и сколько мне придется тут пробыть, пока меня не заберет дедушка? Эти вопросы жгли меня изнутри, тяжелым тупым камнем лежали на сердце, острой бритвой резали изнутри. Я сидела, задыхаясь и чуть не рыдая.

Пироска сидела на стуле рядом со мной. Она даже не смотрела на меня, а я не проронила ни звука, но она повернулась ко мне так внезапно, как будто я закричала, и посмотрела мне в глаза. Ее взгляд был полон бесконечного сострадания и нежности, и, казалось, он силой вытягивает из моих глаз слезы. Все еще удерживая мой взгляд, она потянулась ко мне своей грубой рукой, нежно приложила палец к моей щеке и подцепила его кончиком одну из слезинок.

Склонив голову к влажному от слез пальцу, она внимательно рассмотрела его, а потом поднесла палец к уху, как бы прислушиваясь, и несколько раз понюхала его своим сморщенным носом. Наконец, высунула язык и аккуратно лизнула, пробуя на вкус. Когда она повернулась ко мне, в ее собственных глазах застыли слезы.

– О, moja ljubav, – прошептала она. – О, moja ljubav. Moja ljubav.

Так иногда обращался ко мне дедушка. Пироска снова протянула иссохшую скрюченную руку и нежно погладила меня по затылку, и вновь ко мне вернулось ощущение полного покоя, которое я впервые почувствовала при взгляде на нее.

– Вано, – сказала она, мягко кивнув в сторону двери, затем так же мягко кивнула в сторону чердака над нами. – Эру, – сказала она.

Я не понимала значения этих слов, но через мгновение в дверях избушки появилась фигура.

– Вано, – повторила она, закрыв глаза и улыбнувшись.

Сверху снова послышался шорох, и с чердака над деревянной лестницей свесилась темноволосая голова.

– Эру, – снова сказала Пироска.

И тут с двух разных сторон, с чердака и от двери, к столу подошел один и тот же мальчик. Тоненький высокий смуглый мальчик. Самый красивый мальчик в мире.

X

Мы на время оставляем натюрморт с бонсаем, чтобы заняться созданием офренды. Встречи с родителями я стараюсь обставить так, чтобы потрясти и ослепить их, а самой не страдать от излишнего внимания.

Начнем с того, что я не очень общительна, и мне особенно не по себе, когда в школе много взрослых. Я очень хороший учитель, и это очень хорошая школа, но мне приходится постоянно притворяться, и в моей школе, как на сцене, все продумано до мелочей.

Мне не нравится никого вводить в заблуждение, но у меня почти нет выбора. Либо я живу честно в полном одиночестве и схожу с ума, либо я живу в обществе и обманываю. Выбор сделан, но мне не хочется, чтобы ко мне слишком пристально присматривались.

Я зову детей, чтобы рассказать им о наших планах. Лео первым садится на ковер. Тихо примостившись рядом с моими коленями, скрестив ноги, он смотрит на меня и спрашивает:

– Когда мы продолжим натюрморт?

Он не любит оставлять свои картины незаконченными.

– Завтра, mon artiste, demain [31], – говорю я, нежно ероша его растрепанные темные волосы.

Затем, когда все дети собираются на ковре, я обращаюсь к ним:

– Если вы помните, о чем я говорила вчера, цель офренды – вспомнить и почтить память наших умерших близких. Для этого на офренду обычно вешают фотографию или рисунок с изображением человека, но можно добавить любой предмет, который напоминает нам о нем: ожерелье или шляпу, любимую еду, футбольный мяч, если он любил играть в футбол. Понятно?

– Моя бабушка умерла, – говорит Томас. – Она любила смотреть по телевизору, как играют «Джайентс», так что я бы положил футбольный мяч, а может, и телевизионный пульт!

– Да-да, – запинаюсь я, сбитая с толку своеобразием американской культуры, что случается со мной нередко. – Конечно. Отлично.

– Если бы я был мертвым, – сияя, вторит ему Октавио, – я бы хотел себе пульт и настоящий телевизор! Чтобы в космосе смотреть Опасного Мышонка!

– Потрясающее предложение, Октавио, но это уже из области эсхатологии. Кажется, вы все уже уловили общий смысл. Кроме того, что напоминает нам о наших близких, офренду также украшают цветами, в основном бархатцами, и свечами. А еще мы положим хлеб, который называется пан дэ муэртэ, – вы приготовите его вместе с Марни – и сахарные черепа. Как их еще называют, Октавио?

– Калаверас! – восклицает Октавио, ликующе вскидывая вверх руку.

– Сегодня мы будем делать «папель пикадо», резную бумагу, которой часто украшают офренды.

Я показываю им фото из журнала «Нэшнл Джиографик».

– Видите цветные флаги с вырезанными на них крошечными фигурками? А вот здесь резная бумага больше похожа на драпировочную ткань. «Папель пикадо» вырезается так же, как зимой бумажные снежинки. Кто вырезал снежинки из бумаги, поднимите руку?

Все дети поднимают руки.

Взяв папиросную бумагу и ножницы, я быстро показываю, что нужно делать, а затем говорю детям, чтобы они садились за столы и сами попробовали что-нибудь вырезать. Несколько минут, пока дети занимают свои места, проходит в шумной возне и суете, затем, рассевшись, они спорят из-за материалов, но в конце концов принимаются за работу, лишь изредка поднимая руки, чтобы задать вопрос или попросить помочь. Когда наступила тишина, дети вошли в рабочий ритм и сосредоточились, я беру стопку листов с заданием.

– Mes enfants, я даю вам на дом задание. Пусть родители вам помогут: нужно выбрать, чью память вы хотите почтить в классе, и ответить на несколько вопросов об этом человеке. Когда он родился? Когда умер? Кем вам приходится? Что любил? Какие предметы вы можете принести, чтобы рассказать о нем? Постарайтесь ответить на все вопросы, хотя это может показаться вам сложным, особенно если этот человек умер до вашего рождения.

Мне предстоит многое сделать, чтобы подготовиться ко дню открытых дверей и празднованию Дня всех святых. На утро я запланировала экскурсию, чтобы у детей было меньше возможности устроить в школе беспорядок до прихода родителей. Мы отправимся на историческое кладбище в Порт-Честере и украсим могилы цветами и свечами в настоящем французском стиле.

Джентльмен, с которым я разговаривала по телефону, был крайне обескуражен моей просьбой и, несмотря на мои объяснения, так и не понял смысла моей идеи.

– Французские праздники? – хмыкнул он в трубку. – Дети что собираются делать? Украшать могилы? Что это за школа, вы сказали? Французский детский сад?!

Наконец он оставил попытки добиться ясности и заявил: