Светлые века - Йен Р. Маклауд Страница 20

Я кивнул, не переставая жевать; мой рот наполнился бисквитом и слюной, а сам я – безграничным изумлением ввиду того, что он слышал про нас, Борроузов. Потом я рискнул спросить, знаком ли грандмастер Харрат с мастерами Клотсоном и Модингли. Этот вопрос заставил его рассмеяться, как и почти все мои ремарки. Оказалось, оба давно в могиле. Фабрикой теперь владели так называемые акционеры, коими могли быть люди или, чаще всего, гильдии – а то и банки, где гильдии хранили свои деньги. Выпятив нижнюю губу, словно маленький мальчик, и насыпая себе в чай побольше сахара, грандмастер Харрат с сожалением признал, что он, как старший член Металловедческого отделения Великой гильдии естествоиспытателей, входит в нечто под названием «Общее собрание», которое, по-видимому, принимало судьбоносные для «Модингли и Клотсон» решения, хотя, откровенно говоря, эту часть своей работы он ненавидел. Приглядевшись к лицу грандмастера Харрата меж серебристых куполов солонки и перечницы, я осознал, что уже видел этого человека раньше: он обратил внимание на мою мать, выходя из дверей гильдейского дома в то утро, когда мы спешили на вокзал.

Меня отвели на Машинный ярус, где располагались двигатели, приводящие в движение эфирные поршни и большую часть прочих важных механизмов; они производили пережатый пар и движущую силу. Мы поглядели на гигантские железные котлы, гудящие и клокочущие, их эфирированные сочленения светились в жаркой полутьме от энергии, которую машины содержали и направляли. Я приостановился возле самого большого и древнего двигателя – меня ему как будто представили, – чей огромный, сочащийся влагой металлический корпус был покрыт ржавчиной и наростами машинного льда, похожими на ракушки. Мы смотрели на эту громадину с технического мостика и видели, как металловед – белый и тощий, совсем не похожий на своего черного и здоровенного подопечного – трудился в одних штанах со свисающими подтяжками, прикосновениями и командами принуждая машину выдерживать невероятные нагрузки.

– Этот двигатель здесь дольше, чем кто-либо из нас! – прокричал мне в ухо грандмастер Харрат. – Раньше у него был близнец, но это уже совсем другая история…

В центре Машинного яруса располагалась ось, приводившая в движение эфирные двигатели внизу. Она была даже толще и чернее, чем я себе воображал, а еще до того отполирована и смазана, что как будто почти не двигалась. Грандмастер Харрат завел меня в кабину лифта и потянул за рычаг, от чего пол яруса с грохотом поехал вверх. На какое-то время стало почти тихо, пока мы падали, а мимо скользили балки и телеграфные провода. Затем один конкретный звук затмил все и вся.

ШШШ… БУМ! ШШШ… БУМ!

Мои легкие работали, как кузнечные мехи, когда мы вышли из лифта в туннель. Грандмастер Харрат безмолвно указал путь, и мы прошли, пригибаясь, по лабиринту из влажного кирпича, освещенному редкими зарешеченными фонарями. Я несколько раз мельком увидел грубые механизмы, которые скрежетали и искрили. Неужели эфир и впрямь добывают в этой омерзительной норе? Прям здесь, где воздух негоден для дыхания, израненный камень содрогается, сама земля стонет и корчится. Мне требовались огромные усилия, чтобы сделать очередной шаг или моргнуть. Мы достигли чего-то вроде пещеры. На Центральном ярусе звуков не было, только бесконечные ритмичные конвульсии. Тройные массивные горизонтальные колонны эфирных двигателей колотились передо мною, перемещаясь по ложам из стали и бетона, и грандмастер Харрат повел меня мимо их мелькающих поршней к соединению с землей Брейсбриджа, так называемым оковам – прикрепленному к поверхности скалы огромному железному затвору размером с дом. От него простиралось темное переплетение машинного шелка, и двигатели подсоединялись с помощью замысловатой металлической хризалиды длиной в ярд, известной как «тенёта». Я окончательно сдался под натиском впечатлений. Там был свет и была тьма; я, наверное, оказался на грани обморока. Грандмастер Харрат, видимо, заметил мою внезапную бледность и повел обратно по туннелям, которые казались почти тихими, и мы остановились у дверей лифта, чьи шкивы с цепями начали вращаться. Поглядывая на влажные стены, я по-прежнему чувствовал тошноту и головокружение. Я заметил, что через определенные промежутки из стен торчат льдинки, словно кончики чьих-то протянутых в мольбе пальцев. Затем прибыл лифт.

Вернувшись на поверхность, мы прошли через какие-то дворы и двери, в конце концов оказавшись в большом помещении с высоким потолком, где весь шум фабрики внезапно стих. Я стоял, покачиваясь, ошеломленный прохладным полумраком. Молодые женщины сидели рядами, трудясь в зеленоватом эфирном мареве. Девочки из покрасочного цеха – и да, это были в основном девочки, коротавшие время между школой и деторождением, пока их руки и глаза еще годились для этой работы, требующей невероятной аккуратности, – слегка подталкивали друг друга локтями. Хихикали.

– Твоя мать, знаешь ли, когда-то здесь работала.

Я без труда вообразил, как мой отец вальяжной походкой направляется в этот цех под каким-нибудь пустяковым предлогом; бросив взгляд на свое отражение в бочке с водой, зачесывает волосы назад, а потом вторгается – и видит мою мать, чье лицо озаряет дивопламя шестерни или клапана, над которым она в тот момент трудилась.

Затем грандмастер Харрат отвел меня в собственный кабинет, окна которого выходили на забытый мир деревьев, газовых фонарей и возовиков. В камине теплился огонь. Пахло дровами из ивы и кожей.

– Итак, Роберт, – сказал он, закуривая сигару и выпуская клуб дыма, – ты все еще считаешь, что «Модингли и Клотсон» – крупная фабрика?

Я разглядывал книги, вазы и картины. Русалка сидела на камне, расчесывая волосы.

– И что ты думаешь об эфирных двигателях?

– Они… – Что я мог сказать? И тут меня осенило. – На стенах проступает машинный лед – не означает ли это, что запасы эфира почти исчерпаны?

Последовала пауза.

– Я думаю, Роберт, следует подождать, пока ты не станешь членом гильдии, прежде чем рассуждать на такие темы. Впрочем… – Положив сигару в хрустальную пепельницу, он открыл лежавшую на столе деревянную шкатулку – восхитительную, как мне показалось, в своей простоте. Вынул из нее стальное веретено и протянул мне, держа так, что острия впились в кончики его широких мягких пальцев. Веретено утолщалось в центре, и там поблескивало что-то бесцветное. – Машинный шелк, Роберт. Именно ему твой отец посвятил свою жизнь на Восточном ярусе «Модингли и Клотсон» – или, по крайней мере, созданию станков, делающих станки, которые в итоге производят машинный шелк. Моя жизнь отдана той же цели, ибо Гильдия естествоиспытателей обеспечивает чистую и эффективную добычу эфира.

Грандмастер