Арбитр Пушкин - Сергей Александрович Богдашов Страница 2

— Мне по статусу положены лишь итоговые фразы. Начни я с чем-то не соглашаться, и многие из тех персон, которых я приглашу, могут тут же, словно флюгер, поменять своё мнение. Но такое уже меня не устраивает.

— Вы думаете, у меня получится? — не поскупился я на изрядную долю скепсиса.

— Я в этом уверен. И ваш юный возраст в этом вопросе нам только в помощь. Мэтры не посчитают вашу оценку серьёзной, но если она будет достаточно аргументирована, то им придётся вываливать всю подноготную, чтобы обосновать свою точку зрения.

— Другими словами, вы заранее желаете узнать, какие козыри у них в рукаве припасены, чтобы они их не выложили в самый неподходящий момент.

— А вот этого я вам не говорил, — усмехнулся Николай, — Но очень надеюсь, что вы не против таких встреч.

— Отчего же. Вовсе не против. Хотя, если я правильно догадался, то с парочкой некоторых теоретиков я бы с удовольствием встретился не у вас во дворце, а в подвалах жандармерии. А ещё лучше — где-нибудь в глухом переулке.

— Неужели всё так плохо? — прищурился Николай, словно оценивая меня в очередной раз.

— Вредные теории порой опасней пистолета, а наших дворян так легко обмануть. Они же как дети — верят в любую зарубежную брехню, если её в обществе признают модной.

Великий князь задумался на мгновение, затем медленно прошелся к окну, раздвинул шторы и уставился на заснеженный двор.

— Дети… — повторил он за мной, и в его голосе прозвучала горечь. — Ты прав, Александр Сергеевич. Они и вправду как дети. Только вот если ребёнок обожжётся о свечу — он хоть заплачет, но больше к огню не полезет. А эти… эти готовы сжечь весь дом, лишь бы доказать, что пламя — это прогресс.

Он резко развернулся ко мне, и в его обычно холодных глазах вспыхнуло что-то яростное.

Я молчал, чувствуя, как в воздухе повисает нечто большее, чем просто разговор о предстоящих дискуссиях.

— Ты спрашиваешь, почему именно ты? — Николай Павлович снова подошёл к камину, взял в руки кочергу и резко ткнул ею в угли. — Потому что ты не боишься говорить то, что думаешь. Потому что тебя не купишь ни чинами, ни деньгами. И потому… — он бросил на меня тяжёлый взгляд, — Потому что, если кто-то из этих «философов» вдруг решит, что ты — просто марионетка, говорящая мои слова, они быстро поймут, что ошибаются.

Я усмехнулся.

— Значит, я должен быть одновременно и вашим голосом, и вашей тенью?

— Нет. — ответил он твёрдо. — Ты должен быть самим собой. Именно поэтому это сработает.

Пауза затянулась. Где-то за стенами дворца прозвучал далёкий скрип каретных полозьев по снегу.

— Хорошо, — наконец сказал я. — Я согласен. Но с одним условием.

Великий князь приподнял бровь, давая понять, что он удивлён.

— Каким?

— Если я увижу, что кто-то из этих господ не просто заблуждается, а сознательно сеет яд… я не стану ждать вашего разрешения, чтобы назвать вещи своими именами.

Николай Павлович замер на мгновение, затем медленно кивнул.

— Договорились.

Я встал, поклонился и направился к выходу. Но, прежде чем я переступил порог, его голос снова остановил меня:

— Александр Сергеевич…

Я обернулся.

— Не разочаруй меня.

В его глазах читалась нет ни приказ, ни угроза — а почти что… надежда.

Я не ответил. Просто кивнул и вышел.

Впереди меня ждала зима. Впереди меня ждали эти разговоры.

И я был готов.

Я — Арбитр.

* * *

Три месяца спустя. Апрель тысяча восемьсот девятнадцатого года. Вязёмы.

Весна пришла не сразу. Сначала — похолодание, потом — капель, и только к началу апреля земля начала освобождаться от ледяного плена. Реки разлились, выбрав удачный момент для бунта против зимы. В Москве многие улицы превратились в болото, а в Подмосковье — особенно в Вязёмах — вообще напоминали топкие тропики.

Именно в такую погоду, когда колеса застревали в грязи, а кареты впору было менять на лодки, мы с Екатериной Дмитриевной и решили обвенчаться.

Не в Петербурге или Москве, где полиции и казакам пришлось бы отгонять от храма любопытную паству, пришедшую услышать сплетни, а не молитвы.

Наше венчание состоялось в Вязёмах. Там, где выросла Екатерина.

В Спасо-Преображенском храме. Там куда юный Пушкин впервые осознанно пришёл к Церкви.

Может возникнуть вопрос: а чего время тянул до паводков, если сватался перед Новым Годом? Отвечу так — обычно венчание происходит через пару месяцев после сватовства. За это время идёт не только подготовка к торжеству, но и утрясаются многие формальности. К примеру, если надо мной никто не властен, то Екатерине пришлось обращаться за согласием на брак к Его Императорскому Величеству, потому что она служит царскому двору и Александр I её непосредственный начальник.

Конечно, была возможность через ту же Марию Фёдоровну ускорить процесс разрешения, но зачем? Чтобы мир решил, что Екатерина выходит замуж по залёту, а свадьба играется так поспешно, дабы скрыть позор? И для чего нам такие домыслы и последующие шепотки за спиной?

Нет. Всё шло чинно и благородно, как это у нас всегда бывает. И Екатерину Император благословил в положенные сроки.

А потом пришла Масленица. Да не одна, а вместе с постом до самой Пасхи, во время которого обряд венчания не проводится.

Опять же, можно было подсуетиться и попросить Церковь сделать исключение. Более того, я уверен, что будущему тестю местная епархия в просьбе не отказала бы.

Да что там говорить — при желании я мог бы и сам обратиться напрямую к главе Псковской епархии, с которым у меня хорошие отношения. Более того, думаю, что Владыка Евгений лично бы нас обвенчал в одном из Псковских храмов или в Велье. Но для чего эта спешка? Чтобы из заурядного обряда венчания создать повод для сплетен и слухов?

Зато сколько дел я успел сделать за эти месяцы, что даже сам себя не устаю по голове гладить.

Одно из достижений, которым я могу гордиться — акционерная компания «Крылья России» встала на крыло. Угу, такой вот каламбур. Тем не менее, завод в Нижнем Новгороде начал выпуск гидропланов, а в Рождествено освоили изготовление СВП.

Естественно, производство в Велье не остановилось. Не покривлю душой, если скажу, что её стало ещё больше, потому что юбки и скеги для СВП делаются пока только