Бог безвременья - Жаклин Холланд Страница 17

Мерси, которая заснула в слезах, тихонько всхлипнула, крепче сжав брата в объятиях. Глаза Джонаса дернулись под веками, и он начал громко сосать большой палец. Мужчина снова потянулся ко мне и грубо подхватил меня под руки. Я не сопротивлялась. Он пронес меня на другую сторону общей каюты, я вяло брыкалась и пиналась. Я не хотела, чтобы он обидел Мерси или ее брата, и не знала, что делать.

– Предупреждаю тебя, детка, и это не шутка. Никто и не заметит, что этих детей нет. И тебя тоже, если ты меня к этому вынудишь.

Он усадил меня на свою койку, и я в ужасе попятилась назад, еще больше загоняя себя в ловушку. Пассажиров третьего класса стало меньше на треть, так много людей умерло. По крайней мере на трех койках по обе стороны от нас никого не было. Но все равно, вряд ли бы кто-то вмешался. Мужчина и раньше преступал приличия, пытаясь со мной заигрывать, и, когда я сердито смотрела на него или ругалась, другие мужчины только смеялись, а женщины отводили глаза. Большинство женщин оказались в собственности пьяных грязных дураков, чем я лучше?

Мужчина взобрался на койку и пополз ко мне на коленях, опираясь на одну руку, а другой расстегивая пряжку ремня.

– Агостон! – прорычала я хриплым шепотом. – Агостон!

– Тихо, я говорю, – сказал мужчина, хлестнув меня рукой по губам, затем схватил за лодыжки и потянул, уложив под собой. Я почувствовала гнусный запах его дыхания, виски и застарелого пота. Ощутила во рту привкус крови и почувствовала, как он в возбуждении ощупывает мою одежду, дергая и разрывая ее. Он выдрал пуговицы с моей блузки и распахнул ее, затем двумя руками с силой разодрал сорочку под ней.

– Что это, тысяча чертей? – Он сплюнул, глядя в лунном свете на мою обнаженную грудь, гладкую поверхность бледной ровной кожи.

Через несколько дней после того, как дедушка забрал меня с кладбища, я с удивлением обнаружила, что все мои женские признаки исчезли, не стало ни места между моими ногами, откуда однажды мог бы появиться на свет ребенок, ни грудей, которыми я могла бы его кормить. Их просто не стало, как будто никогда и не было.

С оскорбленным и брезгливым выражением лица мужчина копался с моими юбками, наклонив голову вбок. Сухожилие на его шее разбухло и напряглось. Я почувствовала, что меня снова охватывает ярость, как тогда, когда я ударила Агостона. Я зарычала, рванулась вперед и укусила его, вонзив свои новые зубы глубоко в его шею. Он закричал и попытался вырваться, но я вцепилась в него, как дикая собака.

Из него фонтаном хлынула кровь. Она залила мне лицо и глаза. Потом я отпустила его, и он с ошарашенным лицом свалился с койки на деревянную палубу, с трудом хватая воздух ртом и держась за шею, откуда хлестала кровь.

Люди заворочались на своих койках, и Мерси издалека позвала меня сонным голосом:

– Анна?

Затем из темноты вышел стоявший там бог знает сколько времени человек. Он поднял мужчину легко, как мешок, и быстро понес к загону с лошадьми. Потом поднял и перебросил тело через деревянные перекладины, и оно приземлилось с приглушенным глухим стуком. Затем ловкими движениями танцора Агостон – ибо теперь я увидела, что это действительно был он, – взобрался на перекладины, схватил висевший рядом хлыст и яростно хлестнул лошадь по крупу, и та взвилась и забила копытами. Мужчина вскрикнул под копытами, захрипел и затих.

Под недоуменные сонные возгласы проснувшихся пассажиров Агостон развернулся и спокойно направился обратно. Проходя мимо меня, он кивнул, приглашая следовать за собой. Я спрыгнула с койки и пошла за ним, судорожно сдерживая душивший меня приступ то ли рыданий, то ли тошноты. Агостон придержал дверь своей каюты, а затем закрыл ее за мной.

В каюте он смочил чистую тряпку восхитительно прозрачной водой из умывальника и принялся оттирать кровь и грязь с моего лица. Я сидела на краю кровати и сотрясалась в рыданиях, которые была больше не в силах сдерживать. Закончив, он положил тряпку в тазик, и вода стала мутно-алой. Он взял мою голову в свои медвежьи лапы, посмотрел мне в глаза и кивнул, нежно улыбнувшись черными глазами.

Затем он вышел из каюты и через мгновение вернулся с Мерси, дремлющей у него на руках. Он уложил ее на кровать, с самого начала предназначавшуюся для меня, затем снова ушел и вернулся с Джонасом, и мы втроем проспали на этой кровати остаток ночи, свернувшись калачиками, как кошки.

На следующий день капитан и первый помощник постучали в дверь каюты. Они стояли, явно испытывая неловкость и страх под прямым взглядом Агостона, чья огромная неподвижная фигура в дорогой безукоризненно сшитой одежде выступала из темноты. Агостон заставил меня и Мерси надеть лучшие наряды из моего сундука. Социальное положение защищало нас лучше всего от любых неприятностей.

– Простите, сэр, но люди говорят, что, кажется, видели вас, – сказал капитан, избегая взгляда Агостона, – прошлой ночью на нижней палубе, где лошади растоптали одного человека. Конечно, они, по их собственному признанию, спали и не уверены, что видели именно вас.

– Он вас не понимает, – сказала я, стоя в дверях рядом с Агостоном. – Он не говорит по-английски.

– Ну, скажите ему вы…

– Я ничего не могу ему сказать. Я не говорю на его языке.

Капитан отвел взгляд, а помощник отковыривал щепку от дверного косяка.

– Что ж, – наконец вздохнул капитан, – все равно он был скандалистом и пьяницей. Дурак, наверное, сам и упал. Туда ему и дорога.

Он взглянул мимо меня на Мерси, сидящую, скрестив ноги, на кровати с Джонасом на коленях.

– Слишком часто умирают невинные матери и дети, а отвратительные подлые пьяницы остаются в живых. Будем считать, что восторжествовало правосудие.

Но капитан говорил не о правосудии, и я знала это. Он просто струсил, вот и все. Большинство людей трусы, а большинство законов не имеет ничего общего с правосудием. Правосудие – личное дело каждого, никто другой не будет вершить его ради тебя. Или ты добиваешься его сам, или оно не торжествует.

VIII

– Кто хочет рассказать нам, какой сегодня день по календарю?

Дети, сидя на ковре, скрестив ноги, поднимают руки. Широко растопырив пальцы, они машут