Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли Страница 9

– Не знаю; это подарок.

– Рисунок римский, – угрюмо нахмурился Кинрик. – Ну да отсюда до самой Каледонии римского хлама везде полно. – И презрительно бросил: – Пес его знает, откуда твоя безделушка!

Что-то в манере Кинрика подсказало Гаю, что сейчас он подвергается еще более страшной опасности, нежели даже в ловчей яме. Сам друид, Бендейгид, никогда не нарушит законов гостеприимства: молодой римлянин знал это по рассказам матери и няни. Но как знать, на что способен в запальчивости этот бриттский юнец?

Повинуясь внезапному порыву, Гай достал из кошеля одно из колец поменьше.

– Я обязан жизнью тебе и твоему отцу, – проговорил юноша. – Примешь ли ты от меня этот дар? Стоит он недорого, зато станет напоминать тебе о добром деле.

Светлокудрый великан взял подарок у него из рук; маленькое колечко налезло ему только на мизинец.

– Кинрик, сын друида Бендейгида, благодарит тебя, чужеземец, – промолвил он. – Не знаю, какое имя добавить мне к словам благодарности.

Намек был настолько прозрачен, насколько позволяли хорошие манеры, и Гай выказал бы себя невежей, пропустив его мимо ушей. Он уже собирался назвать имя дяди по матери, но молва о вожде силуров, который отдал сестру в жены римлянину, вполне могла дойти даже до этого глухого уголка Британии. Слегка погрешить против правды было всяко лучше, чем грубо попрать законы вежливости.

– Мать звала меня Гавеном, – наконец сказал юноша. Здесь, по крайней мере, он не солгал, ведь римское имя Гай в языке матери было чужим. – Я родился в Венте Силуруме на юге, мой род здесь вряд ли известен.

Кинрик ненадолго задумался, крутя кольцо на мизинце. И вдруг в глазах его вспыхнуло понимание. Пристально глядя в лицо Гая, он проговорил:

– Летают ли вороны в полночный час?

Сам вопрос поразил Гая не меньше, нежели странное поведение Кинрика. На миг юноша заподозрил, что молодой бритт тронулся рассудком; затем небрежно ответствовал:

– Боюсь, в лесной науке ты разбираешься лучше меня; мне ни одного видеть не доводилось.

Римлянин покосился на руки Кинрика и особым образом сплетенные пальцы – и догадался, в чем дело. Вероятно, это условный знак какого-нибудь тайного общества – их ведь в Британии великое множество, по большей части религиозных, как, например, культы Митры и Назорея. Неужели эти люди христиане? Нет, у христиан символ – рыба или что-то подобное, но никак не ворон.

Но Гая тайные общества совершенно не интересовали – что он и показывал всем своим видом. Юный бритт слегка изменился в лице, поспешно бросил:

– Вижу, я ошибся, – и отвернулся. – Вот, держи; думается, тебе подойдет. Я одолжился у сестрицы Майри, это одежда ее мужа. Пойдем, я доведу тебя до бани и добуду тебе отцовскую бритву, если хочешь побриться, – хотя, сдается мне, ты уже достаточно взрослый, чтоб отрастить бороду. Осторожнее – не наступай всей тяжестью на эту ногу, а не то упадешь.

Вымывшись, побрившись и с помощью Кинрика облачившись в чистую тунику и широкие штаны, какие носили бритты, Гай почувствовал, что в силах дохромать куда нужно. Предплечье горело и пульсировало болью, нога ныла в нескольких местах, но могло быть и хуже, а если лежать в постели, не вставая, мышцы еще не скоро разработаются. Юноша благодарно оперся на руку Кинрика, и дюжий юнец заботливо и осторожно провел его через двор к длинному пиршественному чертогу.

В центре высился стол из обтесанных досок, по обе его стороны тянулись массивные лавки. Внутри было тепло: в обоих концах чертога горело по очагу. Вокруг огня уже толпились мужчины и женщины; в разношерстную компанию затесалось даже несколько детей. Суровые бородачи в грубых домотканых рубахах переговаривались друг с другом на таком грубом диалекте, что Гай не понимал ни слова.

Наставник некогда объяснял Гаю, что латинское слово familia – фамилия, то есть семья – первоначально означало всех, живущих под одним кровом: хозяина и детей, свободных людей и рабов. Но в нынешние времена в римских домах прислуга размещалась отдельно от господ. Гай брезгливо поморщился, и Кинрик, простодушно подумав, что гостю плохо, поспешил отвести юношу к отведенному ему месту во главе стола и усадить на подушки.

Здесь, в некотором отдалении от разнородного общества в нижнем конце стола, в широком кресле восседала сама хозяйка дома. Место рядом, застланное медвежьей шкурой, со всей очевидностью предназначалось для хозяина. Тут же, на широких лавках и скамьях с высокой спинкой, расселись несколько юношей и девушек, чьи более нарядные одежды и изысканные манеры свидетельствовали: это хозяйские дети или воспитанники, или, может статься, приближенные слуги. Хозяйка приветливо кивнула Кинрику с гостем, не прерывая беседы со стариком, сидевшим у самого очага. Старик был высок и худ – этакий древний призрак, с щегольски завитыми и подстриженными седыми волосами и такой же ухоженной седой бородой. Зеленые глаза лукаво посверкивали; длинная белоснежная туника была вся покрыта богатой вышивкой. Рядом с ним стояла маленькая арфа с металлическими струнами, отделанная и изукрашенная золотом.

Бард! Ну так и неудивительно – в доме друида-то! Не хватает только предсказателя, чтобы здесь были представлены все три категории друидов, описанные некогда Цезарем. Но гадатель, чего доброго, распознал бы в госте римлянина, несмотря на все его усилия сойти за местного… Престарелый бард удостоил Гая долгим взглядом, от которого по спине у юноши пробежали мурашки, и снова отвернулся к хозяйке.

Кинрик тихо шепнул:

– Мою матушку Реис ты уже знаешь; а это бард Арданос, я зову его дедом, потому что он отец моей приемной матери; я сирота.

Гай потерял дар речи: об Арданосе он слыхал в штабе легиона. Говорили, что Арданос обладает великим могуществом; что он, верно, глава над всеми друидами, которые еще оставались на Британских островах. На первый взгляд Арданос ничем не отличался от любого другого музыканта с арфой, но каждый его жест завораживал, приковывал к себе взгляд. Не в первый раз Гай задумался про себя, а удастся ли ему уйти отсюда подобру-поздорову.

Юноша рухнул на скамью у очага и порадовался про себя, что никому вроде бы и дела до него нет. Хотя снаружи все еще ярко светило солнце, его пробрала дрожь – погреться у огня было очень кстати. Как давно не приходилось ему вспоминать обычаев материнской родни! Гай от души надеялся, что не выдаст себя какой-нибудь оплошностью.

– С моей сестренкой Эйлан ты тоже знаком; а рядом с ней – сестра моей матери Диэда, – продолжал светлокудрый бритт. Эйлан сидела подле Реис; а рядом с Эйлан