Роберто Диоталлеви - Дыхание Смерти Страница 47

До сих пор не известно, умеют ли Боги мстить, но то, что жадность им не по нраву, это не вызывает никаких сомнений. Только что горизонт был чист, и компанию путнику и его лошади мог составить лишь ветер, если бы захотел остановиться хоть на мгновение, но три точки, появившиеся внезапно, как из-под земли, были явно не миражом, а чем-то более материальным. Они быстро приближались, точно гонимые этим самым ветром клубки травы, и скоро стало видно, что эти три точки — три всадника в грязных халатах и тюрбанах, знававших лучшее время. Один из них, наполовину свесившийся с седла, разглядывал четкий след широких неподкованных копыт.

Лошаденка путника всхрапнула, он встрепенулся, вскочил на ноги, оглядываясь вокруг, заметя всадников, и, испустив душераздирающий вопль, метнулся было к пожиткам и принялся их лихорадочно запихивать назад в сумки, но тут же опомнился. Три всадника быстро и неумолимо приближались к нему. Человечек немедля взобрался на спину своего скакуна и что есть силы ударил пятками в бока. Животное обиженно заржало и рвануло с места так стремительно, что бутыль, которую человечек зажимал под мышкой, выскользнула и упала в песок.

— Стой, скотина! — взвыл он и попытался было натянуть повод, но у лошаденки было свое мнение на этот счет. Прянув что было сил, она птицей взлетела на очередной бархан и кубарем скатилась вниз, едва не переломав кости себе и седоку. Однако все обошлось. Увидев, что жертва убегает, трое прибавили рыси, но, видно, лошади их уступали неказистому на вид коньку удиравшего, и расстояние между ними быстро увеличивалось, вскоре стало ясно, никого они не догонят, так что можно придержать коней и осмотреться.

Груду разноцветных шелковых тряпок, впопыхах брошенных владельцем, никто из троих подобрать не озаботился. Старший из них — могучий, рослый детина с лицом цвета хорошо прожаренного куска баранины — лишь презрительно мазнул по ним безразличным взглядом и хотел было проехать мимо, но один из его напарников неожиданно остановил коня и спешился. Увидев, что привлекло внимание их товарища, оба всадника споро последовали его примеру.

— Глянь на печать, — самый молодой из них щелкнул по горлышку бутыли длинными, гибкими пальцами, — из погребов самого султана, не иначе. Знатное должно быть вино…

— Само собой, — согласился третий, — Мердек всякой дряни у себя держать не будет, съешь демон мои потроха!

Старший, ни слова не говоря, протянул левую руку за бутылью, а правой достал из ножен на поясе широкий острый нож.

Под слоем смолы, отделившейся на диво легко, как и следовало ожидать, оказалась пробка, черного цвета, как и смола. Старший схватил ее широкими лошадиными зубами и дернул. Не тут-то было. Пробка не поддалась.

— Дай я попробую! — протянулось сразу четыре руки. Бутылка пошла по кругу, и все по очереди сделали пробу, не жалея зубов. Пробка сидела так плотно в горлышке, что можно было подумать — вросла туда.

— Вот зараза, — высказал общую мысль молодой.

— Отрубить и протолкнуть внутрь, — посоветовал третий.

— А ну как не протолкнется? За какую… будешь ее назад тягать, умелец? — огрызнулся молодой.

— Ну тогда по дну постучать. Может выскочит.

— Мозги у вас выскочат. Давай быстрее стучи, нечего тут разговаривать, — рявкнул старший. — Да что ты делаешь?! Демон тебя забери!

Пока суд да дело, злополучная бутылка кочевала из рук в руки и в какой-то момент выскользнула на песок. Солидная порция брани застряла в горле у предводителя маленького отряда. Пробка выскочила. Сама. Но странный, видно, хранился там нектар. На песок не пролилось ни капли. Средний быстро наклонился за драгоценным напитком, схватив бутыль в руки, он в предвкушении наслаждения потянул носом воздух, ловя чуть горьковатый аромат вина. Тут же лицо его внезапно налилось кровью, точно винные пары прошлых выпивок все разом бросились ему в голову, губы стали такого же синего цвета, каким отличался до этого его нос, и, постояв так мгновение или два, средний рухнул во весь рост наземь.

— Эх, Киркукк, Киркукк, подавился слюной, не иначе. Говорил я тебе, никогда не опережай друга, — со вздохом произнес старший, вынимая из ослабевших рук мертвого приятеля белый сосуд.

— Верно говорят поэты: «Как там — в мире ином? — я спросил старика, утешаясь вином в уголке погребка. — Пей! -г- ответил. — Дорога туда далека. Из ушедших никто не вернулся пока», — почти нараспев, закрыв глаза, произнес молодой. Когда он открыл их, на песке лежало уже два трупа.

— Крепкое, должно быть, вино в этой бутылке, — сказал парень самому себе, почесывая затылок. — Попробовать все-таки или предложить кому, а может, там яд какой?

Молодой весь зачесался от раздиравших его противоречивых желаний.

— Ладно, если не решился пить, так хоть понюхаю, — нашел он согласие с самим собой и потянулся было к бутылке, но в последний момент инстинкт самосохранения пересилил жажду любопытства. Парень подобрал валявшуюся неподалеку пробку и, поставив бутыль на песок, с размаху засадил ее в узкое горлышко. Пробка вошла, но перед тем, как плотно сесть на свое место, она чуть дрогнула, уступая более сильному напору изнутри, и из белого алебастрового сосуда смерти истекло фиолетовое облако пара с чуть терпким запахом цветущего горного миндаля. Миндаль на горных склонах, последнее видение, промелькнувшее в гаснущем сознании человека, растаяло так же быстро, как и фиолетовое облако, словно и не было. А на желтом песке лежали три краснолицых и синегубых тела.

Они не возразили ни словом, ни жестом, когда спустя некоторое время к ним вновь приблизился непонятной масти конек, и Мердек, внимательнейшим образом оглядев бутыль со всех сторон, поначалу не взяв даже в руки, но убедившись, что пробка на месте, с удовлетворенным хмыканьем запихнул ее себе в переметную сумку.

Кулл был зол… как собака. И дикая звериная злоба толкала его на опрометчивый шаг — вцепиться зубами в это жирное грязное тело, сомкнуть их, сдавить что есть сил и услышать, как это подобие человека испустит последний вздох, — а там пусть рубят на куски. Но, как ни странно, не человек, а именно зверь, сидящий в Кулле, властно приказал ему: «Не торопись. Ляг. Будь спокоен и готов. Сейчас не время, но время еще придет».

Кормили его вполне сносно — густой, наваристой похлебкой с бараньими потрохами. Хайрам, тот самый жирный, отвратительно пахнущий предводитель этой оравы, сказал, что зверь не должен терять силы. Зачем-то разбойникам нужна была его сила. Кулл попытался догадаться, но вскоре бросил бесполезное занятие. Бесплодные размышления утомляли его больше, чем бесцельные действия. Он поступил, как велел ему голос инстинкта, — затаился выжидая. Бесконечное терпение, свойственное зверю и воину, должно было сослужить ему хорошую службу, только бы не лопнула эта тетива натянутого лука, вспыльчивость и так уже подводила его множество раз.