Из глубин - Вера Викторовна Камша Страница 4

у дочери-баронессы. Конечно, если она согласится держать при себе родителей, напоминающих о ее низком происхождении. Впрочем, если Манрик и впрямь купил у Дюмени его отставку, то у Дюмени будут деньги, и немалые, а золото барону всегда пригодится. У несчастного так много трат – придворные туалеты, лошади, любовницы, приемы, портреты, на которых петухов изображают павлинами, а брюкву – розами.

Древние поэты терялись, выбирая прекраснейшую, а я теряюсь, выбирая, кто омерзительней – тупой аристократ или продажный и корыстный сьентифик. Мне хватило пяти часов в обществе самодовольного, лысого, румяного глупца и обеда с привезенными им помощниками, числом восемь, чтобы понять – спасти от них Сабве может лишь потоп или землетрясение. Небытие лучше превращения пусть и жалкого, но университета в смесь мануфактуры и ссудного дома.

Обо мне в моем присутствии не говорили, на это нагрянувших в Сабве торгашей все же хватило, но в их взглядах читалась: места в их школах низшей науки таким как я нет. А где есть? Я могу переехать к сестре и, опираясь на память, закончить свой труд, для защиты которого затем придется изыскивать средства, но где? Искать место в другом университете? Чужаков без средств и связей не ждут нигде, к тому же вошедший в силу тессорий рассылает своих приказчиков по всему королевству. Выехать из Талига, не оплатив свои дипломы, я не могу. Когда-то право на стипендию от короны казалось мне благом, но на деле оказалось ловушкой. Моему приемному отцу было по силам оплатить мое обучение, мало того, он даже собирался это сделать, но я оказался слишком талантлив. Меня заметили и купили, а я этого не понял. В Талиге не следует ничего брать, подарков здесь не бывает, только приманки, и я вновь вынужден попасться. Я не сановный вор, не обдирающая арендаторов скотина и не жирный епископ. Бежать? Но разве я смогу бросить мои рукописи и мои книги?! Что ж, я поеду в Лаик и буду вколачивать в пустые головы азы стихосложения и землеописания, а меня за это станут кормить и платить жалованье. Большее, чем я имел в Сабве, но куда меньшее, чем у законника или военного, но когда это в Талиге ум ценился выше пронырливости, а перо – дороже мушкета?

Завтра я пойду к еще не бывшему ректору и стану его благодарить за приглашение из Лаик. У этой конюшни для племенных жеребцов хотя бы есть два достоинства. Полгода она пустует, и менторы предоставлены сами себе, так что у меня будет время для работы. Кроме того, пока я нахожусь в стенах Лаик, мне не нужно платить ни за жилище, ни за стол, ни за одежду, хоть последнее и унизительно. Черно-белая верноподданность уродлива и лжива, однако деньги, которые ушли бы портному и сапожнику, можно откладывать, пока не наберется сумма, необходимая для защиты диссертации.

Есть и еще одно омерзительное, но порой способное принести пользу обстоятельство. Лизоблюдство наших академиков безгранично, а ментор из Лаик по определению знаком с множеством герцогских и графских отродий. Когда речь дойдет до обсуждения моей работы, титулы моих учеников падут на белую чашу весов[2], перевешивая и зависть, и глупость. Да, так бывает – зло уравновешивается злом и остается главное, а главным будут мои изыскания, которые, я вижу это по тому, что уже написано, достойны, самое малое, мантии с Ветвью.

15-й день месяца Летних Молний 390 года круга Скал

Я могу быть горд, мне удалось пережить разговор с господином ректором, ничем себя не выдав. Дюмени ждал моего согласия и немедленно принялся меня одобрять. Начал он с того, что вручил мне письмо от счастливой, не сомневаюсь, что это счастье продлится до первой измены, Ортанс, которая надеется, что в Лаик я найду покой и что со временем она доверит мне своих отпрысков. Предполагалось, что я буду умилен и окрылен. Скрыть свое презрение мне, кажется, удалось, или же господин ректор принял его за иные чувства. Еще бы, великие поэты предписывают страдать вечно, но я не собираюсь рыдать над засушенными цветами. Я буду работать. Софимет начинал свой труд в тюрьме, а меня в кандалы все же не закуют, я даже смогу покидать свою тюрьму на полгода, если только найду куда.

Господин ректор улыбался, когда говорил, что не мог предложить столь замечательную вакансию женатому человеку, так как это потребовало бы длительных разлук с семейством, но поскольку я холост и в ближайшее время не намерен жениться… В ближайшее время?! Я никогда не женюсь, не утоплю свое призвание в ворохе женских юбок и чепцов, но отдавать лучшие годы юным мерзавцам?! К несчастью, у меня нет иного выхода, а старый лизоблюд никак не мог выговориться. Я узнал, что своим приглашением обязан батюшке пресловутого барона. Он, видите ли, находится в старой дружбе с нынешним капитаном Лаик, который, однако, приравнен к генералам и, сидя в тылу, получает ровно столько же, сколько швыряют тем, кто хотя бы иногда рискует жизнью. Менторов в Лаик подбирает капитан, неудивительно, что солдафон набирает неучей и глупцов. В прошлом выпуске какой-то недоросль, видимо, что-то все же читавший, понял, что описательные науки доверены полному невежде, и пожаловался родным. Те возмутились: как же, их чадам недодадено самого лучшего, и капитану Дювалю – мне придется затвердить это имя – было велено найти пристойных менторов. Дело, само собой, было ему не по силам, но на свадьбе он догадался обратиться к отцу жениха, а тот отослал несчастного к отцу невесты. Уже подумывавший об уходе господин ректор решил, что эта должность просто создана для меня. Мало того, он в своей щедрости и великодушии пошел еще дальше и пообещал мне всяческое содействие в защите диссертации, которую я, как он считает, напишу за три или четыре года. Я уложусь в два и обойдусь без его покровительства, но пусть это станет неожиданностью и для него, и для Ортанс, которая к этому времени наверняка оценит своего барона по заслугам.

На прощание господин ректор превзошел все мыслимые и немыслимые высоты. Он беспокоится о моем будущем, настолько беспокоится, что озаботился отправить меня к человеку, по доброй воле сделавшему то, на что меня вынуждают. Мне устроена встреча с господином Капоттой, в прошлом сьентификом и подававшим надежды поэтом, который потратил свою жизнь на обучение графских сыновей. По мнению Дюмени, я получу представление о будущих учениках, но я получу представление о том, до чего мог бы докатиться, если бы предал себя самого и свое дело. Это, несомненно, будет любопытный опыт,