Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова Страница 39

Марта растерялась. Она прекрасно понимала, что, если стоять и молчать, тренер решит: вот сейчас она сочиняет какое-нибудь враньё. Надо было говорить, выпалить сразу что угодно, пусть ерунду, но уверенным тоном. «Но я так не могу, – отчаянно подумала она, – не умею, и всё». Она продолжала стоять молча, чувствуя, что краснеет, и радуясь, что уже стемнело – Яртышников не увидит её пунцовых щёк.

– На ужине она была, где ж ещё? – Ребрикова обняла её сзади за плечи.

– Странно, почему же я тебя не видел? – не обратив внимания на Свету, Василий Викторович продолжал смотреть на Марту.

– Я в библиотеке задержалась, помните, вы разрешили? – Марта показала Яртышникову книгу Бажова, которую сжимала в руках. – Засиделась там. Пришла поздно.

– Да она за нашим столом была, – задорно сказала Светка. – Веснова просто с Мишаевыми и Пролетовой обычно сидит, а сегодня – у нас, на месте Лильки. Вот вы и не заметили.

Тренер молчал, с сомнением поглядывая на них.

– Ну, мы пойдём? – спросила Ребрикова, уводя Марту за плечи. – Скоро отбой, а нам ещё постирать надо, то да сё.

Яртышников нехотя кивнул.

Когда они отошли на безопасное расстояние, Марта шепнула:

– Спасибо!

– Должна мне будешь. – Светка шмыгнула носом. – Колись, вы с Пролетовой реально за ворота ночью шляли? А сейчас где была?

– Никуда мы не шляли. Придурок этот Тимаев.

– Н-да, нестандартный способ ухаживать, – Света мельком глянула на Марту, – небось теперь репу[50] чешет.

– Пусть что хочет, то и чешет, – хмуро сказала Марта. – Тебе девчонки про нашу идею праздник замутить сказали? Насчёт пикника завтра договорилась?

– А то! Яртышников дал добро. Фур-Фурчик с нами пойдёт, приготовит всё.

– Отличненько, – подмигнула Марта. – А Лилька там как?

– Лильку в больнице оставили. Алина Михайловна настояла. Ожоги у неё сильные, цветами какими-то обожглась. Родителям теперь напишут. Пашуля с ней там. Пока не возвращался.

– Родителям и так и так бы написали.

– Да уж, несчастливая в этом году смена. Ты не сказала, где сегодня-то была.

– В библиотеке, говорю ж! Слушай! – Марта остановилась. – Я вспомнила. Мне обратно надо. Дело одно. Это… спасибо ещё раз! Я мигом!

И, бросив Светку на пороге третьего корпуса в полной растерянности, она побежала к яблоне, похожей на восьмирукого старика.

3

Марта лежала и ждала, когда в корпусе всё затихнет, чтобы рассказать им. Не спать было трудно. Одеяло приятно давило, из форточки доносился дурманящий запах вафель и нагретой хвои. Старое дерево вынимало корни из земли и отряхивало их медленно, задумчиво, Лиля кричала где-то очень далеко, а на морских волнах плавали арбузные корки. «Это бергсра, – говорил Цабран, – видишь змеиные хвосты?»

– Эй! – шепнула Пролетова ей в ухо. – Заснула, что ль?

Марта вскинулась, стукнувшись о Рыжую лбом.

– Не, не, я не сплю. Пригрелась под одеялом.

– Записку в дупло сунула? – спросила Тинка со своей кровати.

– Ага. Пришлось от «Малахитовой шкатулки» библиотечный кармашек оторвать, а то писать не на чем было.

Майка оперлась о стену и отскочила, осторожно потрогав копчик.

– Фур-Фур в столовке задел кастрюлей с супом, хвост так болит теперь, – пожаловалась она. – Всё-таки он такой неуклюжий со своим пузом.

– Со мной такое произошло! – перебила её Марта.

– Знаем мы, что с тобой произошло, Мартыфулька: ты подметала дорожки, а Бессмертная обо что-то обожглась, – протянула Лизка, – и вы с Пашулей её в медкорпус тащили. Не видела, кстати, обо что она так?

– Не-а. Я когда пришла, она уже задыхалась. Это было страшно, – вдруг вспомнила Марта.

– А сильно у неё распухло? – спросила Тина. – По лагерю такие слухи ходят…

– Я только на руках волдыри видела, – призналась Марта, – больше ничего. Слушайте, у меня сейчас чувство, что это всё сто лет назад случилось. А рассказать я хотела не об этом совсем.

– Та-ак, – насторожилась Майка, – о чём? Хорошие новости или плохие?

– Короче, – Марта взяла книжку с тумбочки и покрутила ей, – пошла я сегодня в библиотеку, почитать про Хозяйку Медной горы. Она такая же, как скогсры, да? Только дух гор?

Пролетова осторожно легла на бок:

– Говорят, что у бергср каменное сердце. И что они младенцев едят.

– Ну в общем. Я полистала, почитала. Ничего там про младенцев нет. Встала с крыльца книгу сдать, а дверь не открывается. Ручка сломана. Крутила я её, вертела, а потом она сама вдруг задёргалась, открылась, а там – этот мальчишка с площадки. Ну, Цабран, я рассказывала. – Марта посмотрела на Мишаевых.

Тина вылезла из кровати и забралась на подоконник спиной к улице, чтобы быть поближе к Марте и Майке. Лизка села Рыжей в ноги, на одеяло.

– Он меня внутрь втащил. А там уже нет библиотеки. Нет Аллы Павловны. Дом жилой, и пахнет котлетами.

– Подожди, – Лизка поджала ноги, – так не бывает, Мартуль.

– Залезай уж. – Майка откинула край одеяла, и Мишаева благодарно накрылась.

– А что-нибудь из того, что случилось с нами в «Агаресе», бывает? – парировала Марта.

– Такие, как Рыжая, например, – поддержала Тинка, – бывают?

Майка снова потрогала копчик:

– Скорей бы уж вырос он, что ли. Болючий, как чёрт!

– Лисьим.

– Ага. Хотя у мамы он коровий, и ничего так смотрится.

– Ну тогда у тебя наследственность. Бурёночка наша!

– И куда ты его прятать будешь? – спросила Тинка. – Никакого настольного тенниса, одни бальные танцы.

– Вы меня слушать будете? – прикрикнула Марта. – Мы оказались по ту сторону какой-то перегородки, на том же месте, но в другой реальности. Наш мир… Ну или как сказать… наш воздух, пространство наше… там есть разлом. Попадаешь в этот разлом – и ты по ту сторону. Ну, как будто, не знаю… за барабанной перепонкой.

– То есть словно вы корове в ухо пролезли, как Крошечка-Хаврошечка?

– Ага, но только очень большой корове, размером с Землю. Не при скогсрах с прорезавшимся хвостом будет сказано.

Рыжая фыркнула.

Марта медленно посмотрела на них троих по очереди. Убедилась: верят. В этом, обычном мире с громким стрекотом цикад не было больше никого, кроме её девочек, кто после такой фразы не отослал бы её в медкабинет на укольчики. Она продолжила говорить и говорила долго, пока не рассказала всё: и про летающих девочек, и про Урсу, и про окаменевших людей. Единственным, о чём она умолчала, было то самое чувство к Цабрану, которым она была поражена настолько, что не могла даже облечь в слова. Ну как объяснить им, как выразить эту пустоту, которая теперь была в ней?

Полная луна взобралась на небо, страдальчески смотрела, изогнув бровь, и тоже слушала.

– И что, там прям всё-всё другое? –