Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова Страница 37

Два марида, одетые в форму, похожую на милицейскую, чуть-чуть выдвинулись вперёд, чтобы преградить им путь, но, увидев Цабрана с Бугу, расступились.

– Добрый вечер, – поздоровался мальчик. – Без изменений?

Мариды мрачно кивнули.

Женщина лежала на спине, раскинув руки. Мужчина упал на живот, неудобно подвернув плечо. Марта присела, заглянула ему в лицо. Заметила бороздку на подбородке, точно повторявшую носогубную складку. Марта погладила его по голове. Она была тёплая, но твёрдая, как камень.

– Они замерли, совсем как Медведь, – прошептал мальчик.

– Какая красивая у тебя мама.

– Да, – согласился он, – они у меня самые лучшие. Честное слово. Я должен был показать их тебе. Не понимаю почему, но у меня чувство, что это очень важно – чтобы ты их увидела.

– Я знаю почему, – выпрямилась Марта. – Потому что я догадываюсь, кто это сделал.

5

Вода в озере была такой светлой, что чайки на ней казались тёмными. С холма, на котором стояли Цабран с Мартой, оно было похоже на тарелку с супом, посыпанным зеленью.

– А у нас на этом месте луг, – сказала Марта и присела. Бугу тут же привалился к ней тяжёлой горячей головой. – Трава колышется. Как волны.

Цабран сел рядом. Они одинаково вытянули руки, положив локти на колени, и оба заметили это. Внизу, на берегу озера, мальчишки привязывали к кряжистому дереву тарзанку. Солнце, уже закатное, освещало загнутые концы веток. Наступила тишина, голубая и тёплая. Чётко, будто у уха, были слышны голоса ребят. Деревья по бокам озера стояли в вечерней синьке, как в аквариуме.

– Значит, на моих родителей напал ифрит, освободившийся из тысячелетнего заточения в твоём мире?

Марта молчала.

– Но зачем? Почему на них? – Она заметила, что Цабран чуть не плачет. – И как он перемещается между мирами?

– Слушай, ну если у нас с тобой это получается, то уж для ифрита это точно не проблема. Но теперь… когда мы знаем, что с ними случилось, это даёт надежду, правда? Может, от магии ифритов у вас тут есть… лечение какое-то?

– Мы их тысячи лет не видели, – мальчик резко вытер глаза, – но, может быть, ты права. Я скажу лекарям.

Цабран снял со спины рюкзак, растянул его горлышко. Достал чёрный футляр, похожий на очечник. Вытянул из него ручку, нажал круглую матовую кнопку, и футляр раскрылся, оказавшись овальным столиком с четырьмя ножками. Мальчик согнал Бугу, который сидел между ними, и воткнул столик в землю – ножки у того были острые, как колышки, и ввинчивались ручками сверху.

Цабран достал кружевную скатерть, похожую на тонкий блин, и накрыл столик. Марта решила помочь: в рюкзаке оказался холщовый мешок, а в нём – хлеб, сыр, ветчина и большой помидор.

– У нас такие «бычье сердце» называют, – сказала она.

– А у нас – «кулак кузнеца».

Цабран разрезал помидор перочинным ножиком на несколько мясистых кусков, посыпал крупной солью из спичечного коробка, сделал бутерброды. Хлеб был свежим, с твёрдой корочкой. Ветчина нарезана тонко. Марта подняла её двумя пальцами, смотрела сквозь кусок на закатное солнце.

– Какой ты хозяйственный!

– Плюсы жизни с бабушкой.

– Спасибо, я, честно говоря, очень голодная.

– Не за что. А что у вас ещё как называется? Что такое Москва? Ты сказала, когда про моду болтали.

– Столица нашей страны. Главный город. Я там живу. А тут – так, в спортивном лагере на три смены.

– А. У нас, значит, Москва – это Московь.

– Так, теперь я спрашиваю. А лошади у вас есть?

Цабран улыбнулся с полным ртом:

– Есть.

– А телевизоры? А видаки?

– Видаки? А что это такое?

– Ну, такая техника. Кнопку нажимаешь, и он вжик – штуковину вверх выкидывает, туда видеокассету вставляешь, рукой жмёшь, она вниз уезжает. А на кассете фильм записан или клипы. Смотришь. Или можно записать на неё с телевизора всё что угодно. Сериальчик какой.

– У нас есть телекторы на стену. Это очень похоже на то, что ты описываешь.

Мальчишки внизу приладили к верёвке толстый обломок ветки. Самый щуплый, вихрастый, разогнался, впрыгнул на тарзанку ногами и в последний миг, когда надо срываться в воду, подался вперёд, отпустил. Но не нырнул – полетел, чуть-чуть пришагивая ногами, до другого берега.

– А вот такое у вас есть? – Цабран протянул ей на ладони кубик жвачки.

– А вот такое у нас прям один в один! – обрадовалась Марта.

Она развернула жвачку, чтобы посмотреть, какой внутри вкладыш. Рисунок изображал толстого вислоухого мальчика, который держал на вытянутом указательном пальце такую же полненькую овальноголовую девочку. Девочка расправила руки, и на её пухлых пальчиках были нарисованы листочки и цветочки.

– «Любовь – это поддерживать её, даже если она зацвела», – прочитала Марта. – И такую же ерунду всегда пишут.

– Дай сюда, я собираю. – Цабран увидел, что она хочет смять вкладыш.

Но Марта смотрела на картинку.

– О боже! – вскочила она, опрокинув столик. – Что я поняла!

– Что? Марта? Что? – Цабран поспешно собирал вещи.

– Соня! – Она возбуждённо уставилась на него. – Вот как её найти можно! Пролезть в этот мир, к тебе, и посмотреть на дерево, возле которого её мама живёт на поляне!

– Подожди-подожди, – растерянно остановил её Цабран, – я сейчас вообще не понимаю, о чём ты.

– У нас в начале смены из лагеря пропала девочка, – начала терпеливо объяснять ему Марта, – и Майя, моя подруга-скогсра, говорит, что это дело рук ифрита. А Полина Олеговна считает, что Соня деревом стала. Берёзкой. Так вот, я и подумала: твои родители в моём мире – камни; Урса – гора; может, и Соня действительно – дерево? Тогда с этой стороны мы её увидим.

– Может, – согласился Цабран. – Далеко эта поляна?

Они почти бежали по тропинке, ведущей к Агаресу.

– Далеко, кажется. Я даже не знаю точно где. Надо у Мишаевых спросить – они там были. Это подруги мои тоже. А сейчас мне в лагерь нужно. Ну, который там. А то Яртышников убьёт. Это тренер мой.

Ей внезапно захотелось забраться под одеяло и рассказать обо всём третьей палате.

– Да уж. Нам бы ещё понять, как тебя вернуть.

– Это точно.

– Слушай. – Цабран запыхался. – Это… если ваш ифрит вырвался, вдруг и наш… тоже… сейчас оживёт? – Мальчик глянул на спящего медведя вдали.

– Типун тебе на язык! – Марта махнула рукой.

– У нас говорят: мешок с мукой тебе на горло.

– Мешок с мукой тебе на язык.

Дети остановились, на секунду представив, как встаёт над водой гигантский медведь, как стряхивает с себя море, как поднимает морду к небу, как ревёт – оглушительно и страшно, как огонь вырывается у него