Смута - Ник Перумов Страница 35

контроль уголовного сыска, недопущение разгула бандитизма, уничтожение организованных преступных групп… то есть шаек, занимающихся разбоем. Революция не имеет ничего общего со вседозволенностью, гнев трудового народа мы можем понять, простить и оправдать, но и вакханалии бессудных убийств с расправами мы не допустим. Вам понятно, товарищ Войковский?

— Чего ж тут не понять, товарищ Благоев, чай, в уголовном сыске всю жизнь. У самого Путилина начинал.

— Это нам известно, — кивнул Благоев. — Потому и назначаем вас, Сергей Ивановнич… Отдел же военно-политический я оставляю за собой. Заместителями моими будут — по опрерработе товарищ Жадов и по делопроизводству — товарищ Шульц.

Комиссар с Ириной Ивановной переглянулись.

— Ещё будут отделы печати, хозяйственный, и особый. Ну, особый он на то и особый, чтобы о нём тут особо не распространяться. Отряд ваш, товарищ Жадов, переформировывается в батальон особого назначения при чрезвычайной комиссии. Подбирайте себе людей, желательно — кого знаете лично. Если нет — то по рекомендациям не менее, чем одного члена партии. Вы, товарищ Шульц, беритесь за организацию делопроизводства. Социализм, как вы мне правильно сказали, это учёт и контроль. Кстати, товарищ Ленин так и не смог вспомнить, на каком митинге он употребил это выражение, но согласился, что оно полностью отражает суть нашего нового строя. Что ж, довольно слов, каждому вручаю более подробные документы о непосредственных задачах и методах работы. Изучите их как следует. Да, и постановка на довольствие тоже. Специальные карточки и денежный оклад, полагаю, никто разочарован не будет.

— Не ради денежных окладов мы в революцию шли, — заметил Моисей Соломонович, протирая очки.

— Совершенно верно, товарищ Урицкий, но голодный боец — плохой боец. Тянуть из последних сил, ради идеи можно какое-то время, но не слишком долгое. Да! Товарищ Ирина! Озаботьтесь, пожалуйста, привлечь к работе гражданина Виктора Карловича Буллу[8].

— Это не сын ли знаменитого фотографа?..

— Совершенно верно, Ирина Ивановна, он самый. Положительно необходимо, чтобы он трудился бы на нас. Печать, как выражается товарищ Ульянов, есть острейшее оружие партии, а хорошая фотография делает это оружие вдвойне более действенным. Пообещайте ему сохранение их знаменитой «фотомастерской Карла Булла».

— Так это ж буржуй! — не выдержал товарищ Апфельберг.

— Ну какой же он буржуй, — улыбнулся Благоев. — Сам снимает. А наемным работникам нужно, чтобы платилось справедливое жалованье и соблюдались все их права. Впоследствии, с продвижением к социализму, а потом и к коммунизму, всё это отомрет само. Всё ясно?

— Ясно… — буркнул недовольный Апфельберг. — А я б этих богатеев всё равно…

— Богатеи, — ровным голосом сказал Благоев, — и так будут работать. Снег убирать, не сегодня-завтра повалит по-настоящему. Дрова пилить, грузить-разгружать, вагоны с углём, опять же. А женщин мы направим санитарками в больницы для бедных. Пусть там чистят-убирают. Но гражданин Булла — талантливый фотограф, я бы даже сказал — фотохудожник, а талантливых людей Советская власть ценит и бережет. Кадры решают всё, товарищ Апфельберг. И, пока они нам лояльны, мы трогать их не будем. Желают иметь своё дело? — пусть имеют, только, как я сказал, пусть платят все налоги и справедливое жалованье трудящимся. Под неусыпным рабочим контролем, разумеется.

— Это ж разве социализм?! — теперь возмутился и Урицкий.

— Это, Моисей Соломонович, есть переходный период от классового, буржуазного общества к общенародному социалистическому. Какое-то время старые, отживающие формы общественного устройства будут соседствовать с новыми. Диалектика, товарищ Урицкий, всё, как и предсказывалось марксистами.

— Не увязнуть бы в этих… старых формах, — Урицкий криво усмехнулся.

— А вот за этим как раз и станем следить мы с вами, товарищи, — парировал Благоев. — Ну, берите свои папки и за работу. Вам же, товарищ Жадов, выделяется расположенный тут рядом Офицерский корпус лейб-гвардии конной артиллерии. Занимайте его, приводите в порядок. Будете нести службу здесь, квартировать там. Всё понятно? — занимайте тогда отведенным вам кабинеты. Жду вас всех… в шесть вечера ровно. Доло́жите об успехах.

Стук в дверь.

— Товарищ Ирина!

— Входите, товарищ комиссар, — Ирина Ивановна, вздохнув, отодвинула пачку бумаг. И одновременно положила правую руку на браунинг под столом в специальной петле — кто его знает, кто сможет зайти вместе с Жадовым и что они могут хотеть…

Жадов за эти три дня в новой должности — «начальник батальона особого назначения при черезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем» — постарел, кажется, лет на пять. Глаза ввалились, под ними залегли тёмные тени. И, несмотря на щёгольскую новую шинель с только что введёнными советскими знаками различия на петлицах (три кубика — комбат), добротные сапоги, ремень и портупею, теплую папаху с нашитой красной звездой, казался он не бравым краскомом (то есть «красным командиром»), а каким-то потерпевшим поражение и спасающимся с поля боя солдатом из разбитого врагами полка.

— На вас лица нет, товарищ Михаил, — Ирина Ивановна встала, аккуратно и незаметно вложив браунинг на место. Кобура с «люгером» оттягивала пояс — её она вообще никогда не снимала. — Что такое? Что случилось?

— Да что случилось… — Михаил с досадой стащил папаху, швырнул на стул в углу кабинета. — Все как с цепи сорвались… из экономического отдела шлют ордера, людей на аресты требуют… из оперативного тоже, я сперва думал — бандитов задерживать, оказалось — тоже аресты, каких-то женщин… из этих, как их теперь называют, «бывших»…

— Ну да, из бывших, сословия-то отменили только что, — спокойно заметила товарищ Шульц. — Так теперь и пишем, такой-то, бывший дворянин или бывший…

— Ордер принесли, Сёмин, командир первой роты, на задании, я сам поехал… не в трущобы какие у Сенного, а на Каменноостровский… Дома там красивые, богатые… С нами двое из этого «оперативного»… я решил было — сыскари, следователи, налетчиков едем арестовывать, а оказалось — трёх женщин в «Кресты» отволокли, они что-то там «утаили»… ценности какие-то…

— Конфискации находящихся в личном пользовании ценностей, в том числе изделий из драгметаллов не объявлялось, — сугубо канцелярским языком объявила Ирина Ивановна. — Только то, что находилось в коммерческих банках. Но почему тогда…

— Да потому, — Жадов тяжело плюхнулся на кожаный диван, протянул к изразцовой печке озябшие руки. — Эти… «опера»… ходят с бумажками каким-то, с «ордерами» по квартирам… заставляют «сдавать ценные вещи на дело революции», а на самом деле — просто себе забирают… Я сам видел… по карманам рассовывают. Я говорю — вы чего, товарищи, на вас же мои бойцы смотрят! — а те засмеялись, и часы мне золотые суют. Бери, мол, у нас ещё есть — полдюжины на брата…

— Таак, — Ирина Ивановна решительно шагнула к двери. — Идёмте, товарищ Ми… Миша. Прямо к Сергей Иванычу. К Войковскому. Его люди… озоруют.

— Да какое ж «озоруют», товарищ Ирина, это ж чистый грабеж!.. С такими