Бездушиш - Андрей Олегович Рымин Страница 26

Про то, что рогатая падаль всего за седмицу истлеет, дед, похоже, не шутит. Собирающие добычу дружинники оставляют выпотрошенные туши валяться там, где они и лежат. Соблепалого, которого раздавил тяж, и подстреленных бесов и йоков от ворот оттащили подальше, и всё — остальные порождения Бездны валяются там, где упали. Даже копья козлоногих и красный меч демона никто не спешит уносить с поля боя. Наверное, оружие слуг Низверженного тоже скоро рассыпется в прах.

— Хоть бы в кучу свалили, — посетовал я, косясь на раскиданные по полю туши и тушки.

— А смысл? — пожал плечами шагающий рядом со мной Онуфрий. — Они же не воняют. Попортят седмицу вид — и всех бед. Ох и богатая всё же сегодня добыча у Светлых. Половина, понятное дело, в казну, но и Ордену тоже немало достанется. Жирный прокол. Тот бездушный, что Ключ заграбастал, сам того не желая, неплохо так подсобил Светлым. Да и князь наш, поди, не в печали. Все с хорошим прибытком остались.

— Особенно те, кто погиб, — пробурчал я, отведя взгляд от трупов растерзанных тварями женщин, которые дружинники как раз выносили на дорогу с злополучного поля.

— Что поделаешь? Лес рубят — щепки летят, — развёз руки Онуфрий. — Так-то, на самом деле, очень малой кровью отделались. Вот, кабы в городе открылся прокол…

Дед на секунду замолк, но тут же продолжил уже о другом.

— Нет, ты посмотри на них, — фыркнул старик, тыча скрюченным пальцем в крестьян на телегах, которые, обогнав нас, первыми добрались до города и как раз въезжали в ворота. — Совсем мозгов нет. Их же обратно не выпустят. Дня три теперь точно будут в городе куковать. Ага, с лошадьми и с телегами. Это им недёшево обойдётся.

— Почему не выпустят? — насторожился я.

— Как почему? — фыркнул дед. — Бездушного будут ловить. Ясно же, что этот гад где-то в Полеске сидит. Всяко город закроют и пока Искупающие не вернутся никого не выпустят. В княжьем Тёмном Отряде есть такой Видящий, что может бездушного от настоящего человека отличить. Пока весь Полесок через него не прогонят, для всех выход, выезд только с его разрешения.

Вот те раз. И зачем тогда я в город иду? Мало того, что застряну в нём без гроша в кармане, так ещё и раскрыть меня могут. Но, куда мне теперь деваться? Вокруг куча солдат. Внезапно передумаю, и дед сразу же меня заподозрит, не смотря на года. Ещё ор подымет.

— Прямо всех-всех проверят? — беспечно бросил я, словно не веря Онуфрию.

— Ну, не прямо всех-всех, — согласился дед. — Мы с тобой, как и всё старичьё с детворой, им, допустим, без надобности. На бездушных не тянем. А по возрасту кто подходит — всех глянут.

— И баб?

— А что бабы? Бездушные бабы тоже до Ойкумены доходят нет-нет. Баб тоже пощупают. Тщательно, — хохотнул старик. — И не только Видящий.

Онуфрий не ошибся. С внешней стороны ворот стоящие там двое дружинников лишь взымали с въезжающих мзду, а вот с внутренней целый десяток служивых настойчиво разворачивал всех желающих выйти и выехать. Нам с дедом ничего не сказали, только обругали меня, когда я чуть не задел торчащей из вязанки палкой одного из солдат.

Кое-как просочившись через образовавшийся у ворот затор, мы с Онуфрием выбрались на довольно широкую улицу, в дальнем конце которой виднелся возвышающийся над соседними домами высокий каменный терем. До него было навскидку с версту. Если это — дворец местного князя и стоит он, как полагается, аккурат в самом центре Полеска, то старик вполне логично считает, что порвавший плоть мира бездушный нашёл шар где-то в городе. Причем, где-то на этой его стороне, что повёрнута к лесу.

— Идём к рынку, — сообщил дед. — Я там хворост одной жадной заразе пристрою, а тебе покажу, кому ягоду сдать. У тебя туес полный хоть?

— Под самую крышечку.

— Тогда грошей десять-пятнадцать дадут, — прикинул Онуфрий. — Я сторгуюсь. Тебя обдерут. Крупы купим на кашу, а на остаток у меня койку снимешь. Ты старику помог, я тебе тоже добром отплачу. По три медяка за ночь — это бесплатно, считай.

Фух… Вот и решилась проблема. Я уже было и сам собирался попроситься к старику на постой, но Онуфрий меня опередил. Повезло мне с ним. Прямо очень. Где бы я сейчас себе угол без денег искал бы? Бобы — они ценность немалая, но попробуй их здесь продать, когда не знаешь к кому с этим делом идти, а за ягоду мне жалкие гроши дадут. Что той ягоды?

— Ой, спасибо тебе, деда! Выручил, — поблагодарил я сердобольного старика. — А то я, как услышал от тебя, что город на время закроют, перепугался уже — вдруг с работой не сложится? Если не найду сегодня к кому наняться, чтобы с углом под житьё, то обязательно к тебе на постой попрошусь.

— Не, сегодня уже поздно дёргаться, — махнул рукой дед. — Глянь, куда уже солнце забралось. Вечер скоро. Такие дела утром надо решать. Сегодня точно у меня погостишь, а там я тебе подскажу, где стоит насчёт работы спросить.

— Буду очень тебе благодарен, деда, — прокряхтел я. — А далече ещё нам идти?

— Подустал? Не боись — уже близко. Чай, не к княжьему терему топаем. За пекарней вон повернём — и, считай, у торговых рядов. Где ты видел, чтобы базар далеко от ворот был?

Пока топаем по улице, верчу головой влево-вправо. Обычные люди в обычной одежде, обычные, в основном деревянные дома, обычные повозки и телеги, запряжённые обычными лошадьми. Полесок ничем не отличается от виденных мной в других поясах городов. Живут здесь не сильно богато. Вывески над лавками простенькие, под ногами никакой брусчатки и плитки — только утоптанная земля, кое-где переложенная старыми досками возле входов в дома. Не знай я, что вокруг Ойкумена, решил бы, что в Предземье вернулся.

Базар, на который мы пришли минут через десять, занимал собой приличных размеров кусок свободного от домов пространства, заключённого в зажатый четырьмя улицами квадрат. Прикрытые тряпичными и дощатыми навесами лавки торговцев