Порочные идеалы - Элвин Гамильтон Страница 10

В сказках мать, вынужденная бросить ребенка, всегда оставляла ему что-нибудь на память. Чтобы ребенок знал, что его любят, и чтобы в конце они смогли встретиться. У Лотти не было ничего от матери, но она все равно думала о ней снова и снова, будто тыкала языком пустую лунку из-под зуба, пока боль не становилась нестерпимой.

В конце концов, потеряв последние молочные зубы, она смирилась с истиной. Мать оставила ее не из-за прихоти злого короля или ревнивого бессмертного. Она была просто женщиной, которой не нужна была дочь.

И, в отличие от сказочных матерей, она никогда не вернется.

– Вы знали мою мать? – Лотти шагнула к Бенедикту, позабыв про Эстель и Конрада.

– Я знаю твою мать. – Бенедикт опустился перед ней на колено, словно рыцарь перед дамой. Ее мать жива. Рана, которую она раз за разом бередила в детстве, вдруг открылась вновь. – Она прислала меня за тобой.

Бенедикт положил руку ей на плечо. Кажется, он говорил что-то еще – его губы шевелились. Но Лотти больше не слышала ни слова. Она прислушивалась к его мыслям. А думал он о девушке со светлыми волосами, похожей на Лотти как две капли воды. Только вместо неказистых обносков она была одета в меха и жемчуг. Этот образ сопровождался чувством преданности, таким сильным, какого Лотти еще никогда не ощущала. Стремлением защитить. Отчаянием от мысли, что ему это не удалось. И одновременно уверенностью, что ее дочь он не подведет. Все эти эмоции захлестнули Лотти с головой.

Потом Бенедикт убрал руку, и его мысли испарились.

Будто дверь захлопнулась, обрывая разговор. Остались лишь растерянные негромкие мысли толпы вокруг. Лотти почувствовала опустошение, словно ее снова вытолкнули на холод.

– Лотти. – Смятение прервал пронзительный голос сестры Бригитты, разнесшийся над толпой. Монахиня протискивалась ближе. – Отойди от этих двоих! Сейчас же!

Но дойти до Лотти она не успела – дорогу ей перегородил мужчина в шляпе-котелке.

– Многоуважаемая сестра, – сказал он, – с сожалением вынужден сообщить вам, что на этот раз я привез документы. Если вы снова, как на протяжении предыдущих шести дней, будете препятствовать нашему разговору с Оттолиной, то не оставите нам иного выбора, кроме как выдвинуть против Ордена Благословенного Шиповника ряд судебных исков. – Он начал перечислять возможные обвинения, протягивая сестре Бригитте один документ за другим, пока та пыталась его обойти.

Оттолина. Лотти не сразу поняла, что этим именем назвали ее.

– Никакая она не Оттолина. – Похоже, осознание настигло Эстель в тот же самый момент. – Она просто Лотти.

«Просто».

Злость и обида на Эстель почти улетучились в общей сумятице, но теперь вернулись с удвоенной силой. «Просто», сказала она. Будто Лотти – пустое место. Просто придаток Эстель.

– Лотти. – Мужчина в сером печально улыбнулся. – Твоей матери это прозвище не понравится.

Ее мать. Женщина, которая носила жемчуга и не любила прозвища. Всего за несколько мгновений ее образ в голове у Лотти стал четче, чем за шестнадцать лет фантазий.

– Оттолина, Лотти, – мужчина в сером тихо обратился к ней одной. – Твоя мать отправила нас за тобой, и, чтобы у нас был шанс… В общем, на закате ты должна быть в Вальштаде. Но… – он замялся. – Если ты не хочешь ехать с нами… Если ты счастлива здесь, то мы уедем. И я скажу твоей матери, что тебя лучше оставить в покое. Подальше от твоей семьи.

«Твоей семьи».

Даже в детстве, будучи гораздо наивней, Лотти не помышляла о целой семье. Только о матери.

Осознав, что мать никогда за ней не вернется, Лотти начала мечтать о том, что когда-нибудь через покаяние она избавится от проклятия и ее выпустят из монастыря. Она представляла, как попросит миссис Хен взять ее на работу в пекарню. А когда стало ясно, что проклятие, возможно, никогда не спадет, ее мечты вновь уменьшились в размерах. Она надеялась, что ее станут реже наказывать и чаще выпускать наружу. Что у нее будет больше времени, чтобы спускаться в деревню и делить сладкие булочки с Эстель.

Потом и эти мечты обернулись прахом.

– Лотти! – Голос сестры Бригитты сорвался на визг. Она наконец смогла пробиться сквозь толпу. – Под нашей опекой ты проявляла много разных пороков, но ты никогда не была глупа. – Лотти с удивлением уловила дрожь в ее голосе. За минувшие годы она не раз видела сестру Бригитту в гневе. Но никогда – в такой лихорадочной панике, заставлявшей ее руки дрожать, а глаза метаться от одного мужчины к другому. – Тебе должно хватить ума не следовать за двумя незнакомцами в неизвестность!

Неизвестность.

В Гельде Лотти было известно все. Все самые мелочные, самые злобные мысли каждого жителя. Яма среди кустов шиповника, где ее заставляли спать. Боль от ударов розгами по ногам.

Она знала, какова жизнь здесь. И знала, что ничего не изменится. Ее мечты будут становиться все меньше и меньше, пока в конце концов за закрытыми веками не останется лишь тьма.

Что бы ни ожидало ее в неизвестном городе, оно не могло быть хуже нынешней жизни.

Лотти отстранилась от сестры Бригитты:

– Ты в самом деле думаешь, что я останусь?

Отчаяние на лице сестры было слаще любой булочки из пекарни Хена.

Бенедикт поднялся на ноги, кивнул в знак понимания и повел Лотти к автомобилю.

– Лотти! – Из толпы вдруг выбежала Эстель, объятая восторгом. – Мы столько лет мечтали о Вальштаде и теперь наконец поедем туда! – Она схватила Лотти за руку и потянула вперед, к автомобилю. Но Лотти выдернула ладонь, стряхивая с себя расчетливые мысли Эстель.

Еще вчера Лотти, может быть, и покорилась ее воле. Может, все еще верила бы, что они с Эстель всегда будут неразлучны. Попыталась бы спасти подругу от жизни в Гельде так же, как та спасла ее от одиночества в монастыре.

– Нет, – сказала она, холодно отстраняясь и упиваясь шоком на лице Эстель. У той было все, чего не было у Лотти, но этого она не получит. Впервые Лотти заберет то, чего хотела Эстель. – Я поеду, а не ты.

Лотти наблюдала, как радость на лице Эстель разбивается на осколки, сменяясь осознанием.

Потом, не оборачиваясь, она пошла к автомобилю. Но она чувствовала, как смотрят на нее все, кто собрался на деревенской площади, как липнет грязь к ее босым ногам, как кусает следы от ударов холодный ветер.

Лотти едва успела залезть на заднее сиденье блестящего автомобиля, когда завелся магимех-мотор. Мужчина в котелке сел напротив, а мужчина в сером – за руль.

– Поскорее бы вернуться в город, – вздохнул мужчина в котелке. Гельд постепенно удалялся. – Хольцфаллям не место в этой деревне.

Глава 6

Нора

На выходе из особняка Хольцфаллей кузины Норы облачились в верхнюю одежду.

А Нора забрала свои газеты.

Маргарет разгладила их и сложила в аккуратную стопку. На самом верху оказался «Рупор» с его оскорбительным заголовком.

ИЗБАЛОВАННАЯ ОНОРА ХОЛЬЦФАЛЛЬ ЗЛОРАДСТВУЕТ, ПРЕДВКУШАЯ ТРИУМФ

Нора потерла порез на большом пальце, оставшийся от топора Хольцфалля. Триумф был одновременно близок и бесконечно далек.

– Нора? – Голос Констанс вырвал ее из мыслей. Кузина повторила вопрос: – А что ты наденешь сегодня вечером?

Хм. Ей следовало подумать об этом заранее. Теперь, когда с приватными семейными традициями было уже покончено, настало время представления для народа. По крайней мере, избранной его части. Вечером на глазах у богачей и журналистов Вальштада хульдрекалл заберет топор обратно на время испытаний, а претенденты на Наследие официально объявят свои имена. Конечно, ради такого случая стоило бы приодеться.

– Скоро увидишь. – Нора многозначительно улыбнулась. Как будто уже знала, в чем появится. Хотя на самом деле понятия не имела.

У входа в особняк ждали три больших черных автомобиля, готовые развезти их по домам для подготовки к церемонии.

Толпа снаружи успела вырасти вдвое. Фотографы и зеваки надеялись хоть краем глаза увидеть будущую Наследницу. За порядком следили несколько полицейских.

Как только двери особняка распахнулись, затворы камер моментально защелкали, подобно пастям голодных крокодилов. Модести нацепила свою улыбку кинозвезды и помахала рукой, спускаясь по ступеням. За ней