Госпожа преподаватель и Белый Феникс - Марика Полански Страница 9

— Ага, — не сводя восхищённого взгляда, сказала я. — А, правда ли, что вы уже изучаете боевые заклинания?

— Пока только заклинания обездвиживания, — отозвался блондинистый студент. — Ну там, порча-сеть, путы…

— Оу! Девчонкам из корпуса Женского Университета наверняка нравится нечто подобное? — театрально смутившись, пробормотала я и многозначительно приподняла бровь. — Это так… горячит кровь…

По аудитории прокатилась волна смешков, сконфуженных и откровенных. Кто-то даже закашлялся от смущения — студенты явно не ожидали подобного.

От преподавателя обычно ожидаешь что угодно: нудных нотаций, долгих лекций, монотонного голоса. Но только не того, что в первое же занятие он начнёт забрасывать в толпу фразы на грани приличия.

Я же чувствовала, что иду по краю. По очень хрупкому краю. «Не дай боги, Фицпатрик об этом узнает», — подумала я. — «Вылечу из Академии раньше, чем скажу слово "Прощай!"»

— Тогда вы точно осведомлены, что все эти заклинания на архонском языке? — продолжила я, пока студенты пытались придумать ответ.

— Да, конечно! — выкрикнул рыжий. Вот сразу видно, кто не пропадёт в жизни. — Мы их проходим на тренировках.

— И как?

— Да ничего так. Вроде правильно, — пожал он плечами. — Но только непонятно зачем мы учим язык, на котором никто не говорит три тысячи лет? Просто запомнили заклинания и всё.

— Действительно, — поджав губы, я покачала головой, словно задумываясь над верностью его слов. А потом внезапно выплеснула чай в его сторону. — Альдо!

От неожиданности рыжий подался назад, едва не заорав. Лицо побледнело, в широко раскрытых глазах отразилось непонимание, страх и изумление. Но чай, вопреки всему, не ошпарил его и застыл коричневым пятном в воздухе.

В аудитории стало так тихо, что слышалось, как барабанит дождь за окном и тяжёлое дыхание. Никто не ожидал подобного, и теперь лихорадочно пытались понять, что делать дальше.

— Это чай, — спокойно объяснила я и подняла глаза на замерших студентов. — В нём сейчас около восьмидесяти градусов. Если я отпущу, ваш товарищ максимум ошпарится. Неприятно, но выжить можно. Ему. Насчёт себя не знаю. Скорее всего, меня за подобное уволят. Вентера! — коричневая жижа забугрилась, приобретая очертания розы. — Красивая, не правда ли?

В ответ снова тишина.

— Но стоит мне неправильно произнести всего лишь одну букву… Вентеро! — роза вытянулась, превращаясь в длинный клинок, остриё которого было направлено в лицо студента. — Стоит мне перепутать букву, и вот вместо розы получается грозное оружие, способное убить противника. В данном случае, — не отрывая взгляда от студентов, я указала двумя руками на рыжего, — вот этого молодого человека, который решил, что можно не заморачиваться с изучением древнего языка. Молодые люди, я хочу, чтобы вы услышали и поняли меня сразу, потому что два раза повторять я не намерена. Ваши знания и отметки — это исключительно ваша ответственность. Я понимаю, весна, любовь и полное отсутствие желания работать. Возможно, архонский язык действительно очень древний и сейчас на нём не говорят. Возможно, он и не пригодиться в дальнейшем. За исключением боевых заклинаний. Но наш мозг так устроен, что, если вы будете изучать другой язык, он начинает быстрее справляться с любой задачей. Если решили, что можете прогуливать мой предмет, то я просто ставлю «неуд», и мы распрощаемся с вами. Ещё раз: ваши знания и отметки — это ваша ответственность. Если вы не учите и не выполняете домашнее задание, то и оценка будет соответствующая. Если вы считаете, что мой предмет не важен и не нужен, — я указала на дверь, — никого не держу. Что ещё? Ах да! Я ещё очень не люблю хамства. Поэтому если есть вопросы и претензии, то вам придётся научиться вежливо доносить свои мысли. В противном случае прокляну, и будете три дня сидеть в уборной комнате. Надеюсь, понятны, мои простые требования?

Несколько секунд тишины, а потом по аудитории прокатилось робкое «Да, понятно… Чего уж тут непонятного?»

— Полагаю, мы с вами быстро найдём общий язык, — я улыбнулась как можно доброжелательнее. — Я человек нервный, но добрый. Злить не советую. Не учить и забывать про лекции — тоже. Вопросы есть?

— У меня, — поднял руку рыжий студент и дрожащим голосом спросил: — Госпожа де Вальдан, а… а сколько мне ещё сидеть вот так… с кинжалом перед носом?

Я едва сдержалась, чтобы прилюдно не хлопнуть себя по лбу.

На рыжего было жалко смотреть. На побелевших висках проступили капли пота. Он сидел, боясь пошевелиться. Лишь умоляюще скосил на меня карие глаза, перед которыми, казалось, вся жизнь пробежала.

Мило улыбнувшись, я вытянула руку с кружкой и скомандовала: «Мерлено!» В ту же секунду чай с тихим плеском вернулся в кружку.

Послышались вздохи облегчения. Рыжий едва держался, чтобы не сползти под парту. Однако желание болтать отпало у него. Останешься тут разговорчивым и весёлым, когда преподаватель внезапно начал угрожать чайным ножом?

— О! Чайочек остыл. Какая прелесть! — я отпила маленький глоток и довольно улыбнулась растерянным студентам. — Итак, когда мы поняли всю важность изучения этого древнего, но такого нужного языка, предлагаю начать наш урок.

Глава 3. Господин министр магической безопасности

Одних людей сводит судьба;

Других — ядрёный случай.

— Но ведь она же его не любит! — удивлённо пробормотала я и перевела взгляд с картины на пёструю брошюру.

Маленькая матовая книжица толщиной всего в пятьдесят страниц печально зашелестела, как будто говоря: «А я здесь при чём? Не любит, так не любит». Сунув нос в буклетик, я перечитала крохотную заметку и снова воззрилась на картину.

«Любовь над крышами домов Суантре» считали самым откровенным полотном современности, а Жана-Огюста де Маньо, написавшим его, едва ли не первым скандалистом и нарушителем моральных основ. А всё потому, что художник осмелился изобразить обнажённые тела, переплетённые в любовном экстазе. Для Велантры, страны чопорности и приторной до зубовного скрежета добропорядочности, подобное считалось верхом аморальности.

Поборники нравственности всех мастей уже успели оплевать картину и её создателя. В прессе даже требовали запретить выставку де Маньо в столице, поскольку «подобная мазня растлевает молодёжь и уничтожает идею духовности и преобладание духа над телом».

Впрочем, выставку не запретили. Более того, она имела оглушительный успех. Самое забавное, что те, кто громче всех кричал о губительном влиянии картины на неокрепшие юношеские умы, толпились возле полотна. «Видимо, для того, чтобы потом в будуарах обсуждать, какой плохой художник и как отвратительно он влияет на подрастающее поколение», — с усмешкой подумала я, краем глаза наблюдая за посетителями галереи.

Был поздний час, однако люди не торопились