Кортик: За честь и верность 2 - Сергей Благонравов Страница 8

Он покачал головой:

«Ладно, герой. Если не свалишься замертво — покажу кое-что интересное.

Новые метательные ножи лежали передо мной на столе, переливаясь холодным синеватым отблеском в лунном свете. Японский стиль, тонкие как лепестки сакуры - идеальные для полета и смертоносные при точном попадании. Гефест провел пальцем по лезвию, оставив на металле легкий след магического свечения.

"Смотри внимательно," - его голос звучал жестко, как звон стали. В мгновение ока он метнул три ножа подряд, и они с глухим стуком вонзились в мишень, образуя идеальный треугольник в районе сердца. "Теперь твоя очередь."

Тренировка продолжалась до рассвета. Сначала - базовые броски рукой, пока мышцы не начали гореть огнем. Затем - управление телекинезом, требующее невероятной концентрации. Гефест заставлял меня удерживать в воздухе сразу пять ножей, направляя их в разные точки мишени.

"Слабее бьешь, чем моя бабка вязальной спицей!" - рявкнул он, когда один из моих ножей лишь слегка оцарапал мишень. В ответ в меня полетел его нож, едва не задев плечо. Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот.

Особенно тяжелы были упражнения на точность. "Вот здесь," - Гефест ткнул пальцем в схему человеческого тела, - "подколенное сухожилие. Попадешь - противник упадет, но выживет. А вот это - сонная артерия. Промажешь на миллиметр - труп."

Когда я в сотый раз промахнулся, он внезапно скомандовал: "Снимай доспех!" Я протестовал, но его взгляд не оставлял места для споров. "В бою магия может отказать. Учись полагаться на рефлексы."

Последний этап тренировки был самым жестоким. Я стоял посреди зала, а вокруг на скорости метронома летали ножи. Телекинезом я пытался перехватить их, но некоторые проходили сквозь мою защиту. Острая боль пронзила бедро - еще одна рана, которую придется залечивать. Кровь теплой струйкой стекала по ноге.

"Хватит на сегодня," - наконец сказал Гефест, когда часы на стене показали шесть утра. "Завтра начнем с бросков в движении." Он бросил мне флягу с протеином. "И научись наконец уворачиваться, а то в следующий раз от тебя мокрого места не останется."

Я поймал флягу дрожащими руками, чувствуя каждую мышцу в теле. Ножи на столе тихо звенели, будто смеялись над моей беспомощностью. Но я знал - скоро они будут подчиняться мне так же беспрекословно, как и Гефесту.

Утро началось с неожиданного визита Третьего и Пятнадцатого. Мы заперлись в нашем подсобном помещении, где среди чертежей и проводов на самодельном стенде покоился прототип "Ока Симаргла" – военного квадрокоптера с магическим модулем наведения. Его корпус, покрытый матово-черной краской, поглощал свет, а рунические схемы на роторах едва заметно пульсировали в такт моему дыханию.

"Ребята, мне нужно ехать в Тамань", – сказал я, проводя пальцем по холодному металлу дрона. В воздухе повисло молчание, нарушаемое только тихим жужжанием процессора. "Справитесь без меня?"

Третий, не отрываясь от пайки платы, хмыкнул: "Да брось, мы же не первокурсники". Пятнадцатый, поправляя очки, добавил: "Просто не вздумай там погибнуть – без тебя прошивку магического интерфейса не отладим".

Перед отъездом нужно было уладить формальности с лейтенантом. Я нервно переступал с ноги на ногу, когда он изучал мой рапорт. "А доспех... можно взять с собой?" – осторожно спросил я, представляя, как посторонние увидят, как "Витязь" складывается у меня на теле.

Лейтенант усмехнулся: "Расслабься. Весь город уже обсуждает наши эксперименты". Он достал из стола пропуск. "Вот, для твоего "костюма". Только попробуй его там потерять – сам знаешь, что будет".

Следующие дни превратились в адскую череду тренировок. Гефест, не знавший пощады, заставлял меня работать до седьмого пота. "Еще раз! – его голос гремел по залу. – Враги не дадут второй попытки!"

Дедушка Семена, узнав о поездке, лишь кивнул: "Археология – дело нужное". А вот сам Семен не давал мне прохода. "Ты едешь с Ледянской?! – его глаза округлились. – Да ты знаешь, сколько парней мечтают оказаться на твоем месте?" Когда я сказал, что не могу взять его с собой, он устроил настоящую драму, размахивая руками: "Предатель! Все самое интересное и без меня!"

И вот настал день отъезда. Вечерний вокзал был залит желтым светом фонарей, под которыми кружились мошки. Наша группа – два десятка студентов и всего два преподавателя – выглядела странно пестрой на фоне обычных пассажиров. Профессор Винтерсхаген, в своей неизменной походной шляпе, сверял список, а Ледянская стояла чуть в стороне, ее глаза мерцали в электрическом свете. Я поймал себя на том, что разглядываю ее профиль, и тут же отвел взгляд, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

"Все здесь?" – прокричал Винтерсхаген. Паровоз дал протяжный гудок, будто отвечая ему. Я вздохнул и крепче сжал ручку чемодана, в котором лежали аккуратно мои скромные пожитки.

Мерный стук колес поезда убаюкивал, создавая ритмичный фон для вечернего уюта. Я допил последний глоток чая, ощущая, как тепло разливается по телу, доел крошащийся бутерброд с маслом и колбасой и, потянувшись, устроился на жестковатом спальном месте. Задернув синий занавес купе, я погрузился в дрему.

Сон накрыл меня почти сразу — тяжелый, насыщенный, словно пропитанный дымкой нереальности.

Передо мной стояла она — бледная, почти прозрачная, в черной ночнушке, которая то облегала ее хрупкое тело, то развевалась вокруг, как дым. Ее холодные пальцы скользнули по моей груди, и я почувствовал, как мурашки побежали по коже. Она прижалась ко мне, и сквозь тонкую ткань я ощущал каждую линию ее тела — острые ключицы, изгиб талии, дрожь в напряженных мышцах.

Сквозь сон доносился стук колес, но в моем сне мы были уже не в купе, а в вагоне-ресторане. Столы вокруг были уставлены зажженными свечами, их пламя колебалось в такт движению поезда, отбрасывая на стены длинные, пляшущие тени. Но что-то было не так. На стенах, на полу, даже на скатертях — повсюду виднелись надписи, выведенные неровным, словно торопливым почерком:

"Осторожно, взрывоопасно."

Сон был странным, тревожным, но от этого еще более возбуждающим. Марина (а это была именно она) прижималась все сильнее, ее дыхание обжигало шею, а губы шептали что-то, чего я не мог разобрать.

И тут — стук.

Сначала тихий, едва различимый, будто кто-то осторожно пробует, спит ли пассажир. Но затем он стал громче, настойчивее.

Во сне Марина вдруг напряглась. Ее пальцы впились в мои