Безымянные боги - Иван Жеребилов Страница 7

волкодлака оказались нанизаны на острия, как караси на прут. Забились, завизжали будто обычные дворняги, но и не подумали издохнуть, впрочем освободиться у них тоже не получилось — изогнутые зубья наконечников держали ничуть не хуже, чем их собственные клыки. В оставшихся двоих полетели дротики и стрелы, что хоть и не могло серьёзно повредить оборотням, но немного их замедлило. Отрокам нужно было немного времени. Никто и не ждал, что так легко удастся убить тварей, но люди и не подумали сдаваться — сверкнуло во тьме кресало, вспыхнули факелы, и тут жена шкуры бьющихся волкодлаков плеснуло масло, а мгновением позже кудлатая шерсть вспыхнула, и отроки чуть не оглохли от воя и почти человеческих криков боли и ярости. Горящие стрелы достали, и мечущихся по ущелью двоих полуволков это привело их в настоящую ярость и они, позабыв об осторожности, кинулись на жидкий строй воинов. Одного тут же нанизали на рогатины, зато другой сумел пробиться сквозь строй, и на беду Ждана нацелился именно на него.

Вытащить нож или хотя бы отскочить отрок не успел, только почувствовал смрад из оскаленной пасти, увидел горящие ненавистью глаза, желтоватые с коричневым налётом клыки того и гляди готовые сомкнуться на его горле и ничего лучше придумать не смог как схватить волкодлака обеими руками за челюсти, хорошо ещё, что в латных рукавицах, а то сразу бы пальцы отгрыз.

Спина вспыхнула такой болью, что перед глазами пошли круги, когти врага заскребли по зерцалу многострадальной кольчуги, но Ждан упрямо не давал пасти врага сомкнуться, а мгновением позже собрался с силами и сделал то, о чём слышал лишь раз от волхва Твёрда, что изредка приезжал к отрокам из Вежи — рванул челюсти оборотня, но не вверх и вниз, где они способны перегрызть железный прут, а в стороны будто подкову разгибал. Твёрд рассказывал, что предки Ждана, охотники чуди на севере, могли так убить снежного медведя, который много сильнее и тяжелее волкодлака. Если бы на месте отрока был обычный человек, то ни о чём подобном не стоило бы помышлять, но отрок был вдвое сильнее любого из десятка, не говоря уже об обычных дружинниках. Мало кто решался выходить с ним бороться или на кулаки, разве что десятник-коротышка, Злобыня раз за разом валял отрока в пыли, несмотря на превосходство в того в силе и росте. Враг взвизгнул совсем по-собачьи, попытался оттолкнуть, вырваться, но Ждан упрямо давил, слыша, как скрипят и хрустят жилы, и свои, и вражьи. Когти оборотня попали по лицу, пропахав подбородок. Ух-х-х-х! Будто дубиной приложило! По шее побежал тёплый ручеёк. Но он только крякнул и перехватил врага за лапы и ударил оземь. Раз! Другой! Третий! Выбивая дух, ломая рёбра, хребет, дробя в мелкую крошку кости, превращая грозного хищника в мешок с кровью.

Наконец, когда волкодлак перестал даже вздрагивать, Ждан с хрипом выдохнул и разогнулся.

Нестерпимо воняло палёной шерстью и горелой плотью. Несколько отроков остервенело рубили мечами визжащий окровавленный комок. Трое сгоревших оборотней уже не двигались, превратившись в головешки. Десятник в избиении участия не принимал, напряжённо вглядываясь в темноту, ждал удара, с другой стороны.

Нового нападения так и не последовало, то ли остальных оборотней испугала смерть соплеменников, то ли они посчитали, что отомстят позже, но на выходе из ущелья десяток никто не поджидал. Злобыня даже нашёл несколько клочков шерсти там, где оборотни устраивали лёжку, но самих тварей и след простыл.

К рассвету они прошли не меньше половины пути до границы Великосветья, всех шатало от усталости и полученных ран. Останавливаться было нельзя, но идти больше невозможно, и Злобыня приказал спать до полудня, решив, что, отдохнув, они будут двигаться быстрее.

Кто-то сразу забылся от усталости, кто-то ворочался, ругаясь и вскрикивая от боли, Ждан подошёл к устроившемуся на камне десятнику и прямо спросил:

— Что дальше?

— А что дальше? — пожал плечами тот. — Сейчас отдохнёте и побежим ещё шибче.

— Я не об этом, — отмахнулся Ждан. — Три десятка тварей и заметь, не стервь[1]с пастухом, а упыри и волкодлаки… И это точно ещё не всё.

— Ловко ты блохастого в студень превратил, — словно не слыша, похвалил отрока десятник. — Пожалуй, никто так не смог бы. Явору скажу, справят тебе рубаху красную.

— Рубахи у нас и так у всех краснее некуда, — угрюмо покачал головой Ждан. — Думаешь, никто нас уже не будет преследовать?

— Будут пуще прежнего, — ухмыльнулся Злобыня. — Мы может единственные, кто Хоронь о враге предупредить может. В остальных-то отрядах нет таких богатырей, всё больше худые, вроде меня — ни медведя задушить, ни дуб с корнем вырвать.

— Завидуешь?

— Боюсь, — захихикал десятник. — Вдруг ты меня на одну ладошку положишь, а другой прихлопнешь.

— Такого лиха хватили, а ты веселишься.

— Молод ты ещё. А был бы опытнее, знал бы, что веселиться надо при первой же возможности, потому как всё остальное время приходится горевать. Ты хотел чего?

— Дальше как пойдём?

— Дальше? Дальше пойдём быстро, только я одной дорогой, а остальные другой.

— Как это?

— А ты думаешь раз мы сегодня ночью несколько тварей меченых убили, так теперь вразвалку до самой крепости будем шагать? Это они прошлой ночью не знали сколько нас, да каковы мы из себя, а сегодня уж зубы наточат как надо.

— И что делать?

— Вам к Хорони идти и рассказать, что видели и от кого убегали.

— А тебе?

— А мне ворога за собой водить, пока вы убегать будете.

— Я с тобой пойду, — набычился Ждан.

— Ты туда пойдёшь, куда я прикажу, отрок, — Злобыня поднялся с камня и посмотрел на Ждана снизу-вверх. Ростом