Марина Кимман - Флейта Нимма Страница 65

Он пробовал просто представить, как взмывает в воздух, однако добился только головной боли. Еще бы, несколько часов подряд представлять одно и то же.

Ему не хотелось обращаться за помощью, но к концу первой недели, когда дело так и не сдвинулось, он понял, что это неизбежно.

Пустынники хорошо владели магией, и бытовой, в том числе, но им, и особенно Таиру, главе поселения, Аллегри старался не попадаться на глаза. Ему казалось, что эти люди, если посмотрят на него слишком пристально, поймут о нем все, даже то, что ему не хотелось бы раскрывать.

Поэтому художник обратился к Лемту, который, хоть и сделал некоторые шаги в магической науке, но во многом оставался все таким же неофитом, как и сам Аллегри.

Случай представился буквально на следующий день. За обедом Омо уронила вилку под стол. Достав ее, девушка протерла вилку полотенцем и продолжила есть.

У Аллегри пропал аппетит. Когда-то он принадлежал к высшей аристократии Архипелага Чайка, и подобные манеры — хотя, по правде сказать, они здесь хромали практически у всех — вызывали у него не вполне приятные ощущения в области желудка и в той части головы, что отвечает за эстетическое наслаждение. Проще говоря, от такого зрелища ему стало нехорошо.

Он уставился в тарелку, чтобы не видеть, как это продолжается… а затем ему в голову пришла одна мысль.

— Лемт, — он потянул соседа за рукав. — Лемт, скажи мне, как я могу удержать вилку, если она уже падает? Я не могу смотреть, как она ест…

Парень, похоже, не сразу понял, в чем его вопрос. Он удивился.

— Это настолько важно?

Аллегри кивнул.

Лемт задумался.

— Ты знаешь, Ксашик, — наконец, сказал он, — я сам не умею ни летать, ни делать что-то подобное с предметами. Но, насколько я понял, принцип тут везде один и тот же, — Лемт поднял свою кружку, выпил из нее и протянул Аллегри. — Из чего она состоит?

Художник повертел ее в руках. Это была грубая, красно-коричневая трубка с нелепой нашлепкой на месте дна, с наивными точечными узорами. Похоже, пустынники лепили их самостоятельно, и конкретно этот экземпляр был одним из первых.

— Керамика?

— Так вот, тебе надо представить, как она выглядит изнутри… это не совсем человеческий взгляд. Как если бы ты был очень маленьким, и мог видеть, из чего она состоит. И когда ты это представишь, тебе надо понять, как она соотносится со всем окружающим пространством. Затем ты сможешь увидеть, где надо… сдвинуть, чтобы сделать с ней то, что ты хочешь, и представить это в голове. Это… как щелчок пальцами.

Он засмеялся, увидев лицо Аллегри.

— Ксашик… это не так сложно, как звучит. Попробуй.

Аллегри поставил кружку на стол.

— Потом. Сам как-нибудь. Но тебе спасибо.

Лемт кивнул. Омо встала и вынесла свою тарелку на задний двор, где стояло ведро для мытья посуды.

Аллегри выдохнул с облегчением. Теперь он мог нормально поесть.

"Не так сложно, как звучит" на поверку все-таки оказалось нелегко. Но дело все-таки пошло на лад, пусть и не так быстро, как Аллегри того хотелось.

Спустя еще неделю ему удалось подняться над землей на метр. Потом он потерял концентрацию и упал. Конечно, по сравнению с прошлыми результатами, это уже была победа… но хватило бы этого, чтобы перелететь Стену?

Синяки он скрывал под одеждой, чересчур теплой для нынешней погоды. Пустынники предлагали ему штаны и рубашку полегче, но Аллегри отказался, и больше никто к нему не подходил с таким предложением.

Он решил, что если земля против него, то надо уйти от нее как можно выше. И забрался на дерево — самую разлапистую яблоню, которая только росла в этом саду.

Прыжки удавались ему лучше.

Когда ему наконец-то удалось продержаться в воздухе около минуты, он решил, что пора уходить. Даже если он не научиться летать — он найдет достаточно высокое дерево. До Осеморя, где предположительно кончалась Стена, было довольно далеко, и хоть какие-то леса — Аллегри на это надеялся — там встречались.

Он почти забыл, как это — чувствовать себя хорошо, но сегодня утром, на удивление, ничего не болело. Флейта так и не подавала признаков жизни, однако Аллегри знал, что рано или поздно она запоет. И скорее рано, чем поздно.

Омо сидела на ступеньках и с жадностью вгрызалась в яблоко. Рядом с ней валялась кучка огрызков и штук пять пока что целых плодов. Он присел рядом.

— Не понимаю, как у тебя хватает терпения, — сказала она.

— Терпения на что?

Она пожала плечами.

— Ну… на все это. Если ты станешь пустынником, придется петь вместе с ними, смотреть на песок, ухаживать за садом-огородом и размышлять. Это же скучно, нет?

— Ты упрощаешь, — сказал он, — смысл этих занятий заключен в…

— … том, что ты наблюдаешь за великим циклом природы и, когда придет время, превратишься в поющий песок? Вообще, если подумать, — Омо, хрустнув яблоком, продолжала говорить с набитым ртом, — это, конечно, скучно, и женщин здесь не особенно много… Хотя еда есть, работы терпимо, никто не преследует… — она как будто уговаривала сама себя.

Аллегри насторожился. Лишние проблемы были ему вовсе ни к чему.

— Вас кто-то преследует?

— Ну как сказать… Сейчас уже не знаю. У моего папаши слишком длинная тень, и пока я не прыгнула в воду, он продолжал искать меня. — Омо взяла яблоко, и, поморщившись, положила обратно. — А теперь — нет. После Степи все кончилось.

Девушка обхватила руками колени и глубоко задумалась. Вдруг Омо подняла голову, как будто почувствовала какой-то запах, и через секунду ее с крыльца как ветром сдуло.

— Ле-е-емт! Я поняла-а-а! — только и донесся до Аллегри ее крик.

Девчонка была дурашлива и несерьезна; парень, Лемт, казался художнику каким-то… потерянным, что ли? Вместе с тем что-то в них не давало Аллегри расслабиться.

Он не мог сказать, что именно опасно в этих людях, и это бесило его больше всего. Часто художник просыпался ото сна: картина, на которой он изобразил флейту, лежит на земле, и сквозь нее прорастает гигантский сияющий цветок. После этого кошмара Аллегри проводил остаток ночи, сидя на постели и вглядываясь в темноту, вслушиваясь в шорохи ночи. У него болело в груди, как будто тот цветок прорастал не сквозь картину, а через него самого.

Иногда ему казалось, что он слышит, как кто-то, снова и снова, шепчет бессмысленную фразу "ниммниммнимм", но кто это говорил, Аллегри не понимал.

В одну из таких ночей он решил пойти в сад. Заснуть все равно не получалось. Аллегри оделся, переступил через пустынника Фима, в доме которого поселил его местный староста, и вышел во двор.

Он хотел обойти дом — обычно в сад Аллегри пробирался так, чтобы никто не мог его заметить, даже случайно. Но тут раздался странный звук, больше похожий на скрип старой телеги: