Виктория Угрюмова - Некромерон Страница 65

Ни один план битвы не переживает встречи с противником.

Точно так же лучники, которым отдали приказ расстреливать кобольдов и дендроидов горящими стрелами, были вынуждены рапортовать о невозможности его исполнить. Оправдания их показались Галармону самыми жалкими и невразумительными, но лучники в том не были повинны. Бедолаги не знали, что инструмент, оружие и даже кухонную утварь можно сглазить так же запросто, как и чужую корову. Только корова перестает доиться, а луки перестают метать что бы то ни было, отзываясь жалобным «дзынь» на любую попытку послать стрелу в цель.

Да и сами стрелы поджечь тоже не удалось, хотя капитан топал ногами, брызгал слюной и в ярости грозил пустить на растопку отделение факельщиков и того мерзавца, который эти факелы изготовил. Полковник грозил поочередно суицидом, разжаловать капитана в факельщики и опять же — пустить на растопку. Судя по крикам, доносившимся с позиций, в растопочном материале недостатка как раз не было.

Сотнями осыпались пуговицы и пряжки, лопалась тетива, ломались кресала и огнива, и вообще все складывалось для королевских стрелков из рук вон плохо.

Чего нельзя было сказать о двух существах, которым прошедшая ночь и вступающее в свои права утро принесли столько счастья, сколько до того не было отпущено на всю предыдущую жизнь.

Бумсик и Хрюмсик, спущенные Такангором с поводков в самом начале битвы, успели побывать всюду. И в тылу противника, и в центре, и на правом фланге, и на левом и даже забежали в рощицу напиться из прозрачного ручейка и перехватить десяток-другой желудей.

Начали они с того, что ворвались в шатер маркиза Гизонга, опрокинув двоих стражников и искусав слугу казначея за то, что вредный малый пытался отобрать у бедных свинок хрустящий свиток с записями хозяина. О чрезвычайной важности этих бумаг маркиз упоминал не раз, отдельно указывая на то, что в его отсутствие и стражники, и слуга головой отвечают за сохранность этих документов.

Обиженные отсутствием гостеприимства, хряки изжевали свиток, потоптались по слуге, разорвали в клочья дорогостоящие костюмы маркиза и самым непочтительным образом обошлись с его шляпой. Наведя таким образом порядок в этом шатре, они двинулись было к королю: там вкусно пахло сухариками и хорошим вином. А хорошее вино Бумсик и Хрюмсик уважали, хоть пили его нечасто. Но у короля уже бесчинствовали маленькие скелеты, и мудрые хряки решили не составлять им конкуренции. Поле битвы велико, всем хватит места пошалить.

Они дружно ломанулись к правому флангу тиронгийцев, опрокинув по пути отряд пехоты, который только-только пришел в себя после столкновения с Такангором и как раз пытался сообразить, на каком он свете, зачем сюда попал и не лучше ли обратиться в бегство. Забегая вперед, скажем, что этот самый отряд больше никакими сомнениями не мучился; ни ярость атаки, ни горечь отступления ему были неведомы: люди спокойно и тихо лежали в траншее и глядели в облака. Еще староста Иоффа неоднократно замечал, что близкое знакомство с Бумсиком и Хрюмсиком многих настроило на философский лад.

Откроем же еще один секрет. Славные хряки не зря прожили жизнь, ибо подарили миру известного писателя, — про что, правда, сами ни ухом ни рылом. Того самого Люсипуна Тиронгийского, из-под пера которого появилось спустя год после битвы под Кассарией величайшее произведение современности «Хрюканье во ржи».

Но Бумсик и Хрюмсик были чужды мирской суеты — не для славы, не для того, чтобы быть увековеченными в жемчужине мировой прозы, и вовсе не для того, чтобы военный корреспондент Бургежа, захлебываясь от восторга, повествовал об их подвигах, скакали они сейчас по направлению к отряду стражников под командованием господина главного бурмасингера. Вовсе нет. Просто они учуяли знакомых. Всегда приятно — куснуть или боднуть того, с кем уже встречался и даже ссорился.

Старые обиды придают новой потасовке ни с чем не сравнимую прелесть.

Стражники же, не столь давно инспектировавшие Виззл на предмет исчезновения Сегуги Золотые Пальцы и сотрудника «Королевского паникера», сохранили о Бумсике и Хрюмсике воспоминания совсем другого рода. И, заслышав противный поросячий визг, побледнели, сбились в кучу, словно перепуганные овцы, ощетинились алебардами и стали медленно отступать.

Напрасно взывал к ним господин Фафут, напоминая, что это они только что решительно отразили нападение костеланги скелетов и устояли против налета летучих мышей. Что это они только что пережили атаку мороков. Что на них смотрит все отечество и уповает его величество король. Перед лицом, а точнее — рылами вредоносных хряков стражники скуксились, струсили и были близки к тому, чтобы сдаться в плен.

Они бы и сдались, кабы за ними явился сам Зелг или, на худой конец, Такангор Топотан, о котором они хотя бы в газете читали. Возможно, они сдались бы и Карлюзе, чей кроткий нрав привлекал окружающих. Скорее всего они бы смирились перед мадам Мумезой — у кого нет тещи? Но когда за их спинами раздался едкий, скрипучий смешок, они затравленно оглянулись и…

На них наступал черный кожаный халат, довольно потирая рукава и взблескивая синими глазами, которые висели над воротником приблизительно в том месте, где и полагается находиться глазам на обычном лице.

— Ну что, — спросил халат с глазками. — Будем лечить или пусть живут?

Казалось бы, он задавал сей каверзный вопрос в пространство, однако трава вокруг халата вдруг подозрительно зашевелилась, и то там то сям принялись высовываться из нее морды столь невероятные, что стражники сломя голову ринулись умирать, но не сдаваться, к последнему ряду укреплений.

Доктор Дотт вел непринужденную беседу со сводным хором пучеглазых бестий, которые в эту самую минуту прибыли к месту битвы, сорвавшись ради такого знаменательного события с третьего тура Всениакрохского конкурса завывателей мистических и магических песен.

К полудню исход битвы был предрешен. Боеспособные части королевских войск сгрудились посреди лагеря, заняв круговую оборону. Они были окружены тройным кольцом войск противника, который при солнечном свете выглядел ничуть не менее устрашающе, нежели ночью.

Опять же и Зелг так наловчился поднимать скелеты мановением руки, что впопыхах поднял и с десяток коров, похороненных на краю поля, и некрупное стадо коз, существ довольно мирных. Однако на неподготовленного зрителя они произвели удручающее впечатление. Кто знает, какие мысли роятся в голове человека, на которого несется остов коровы, угрожая хорошо сохранившимися рогами. Выглядит она как возмездие за все съеденные в жизни котлеты и отбивные, и поневоле побледнеешь и ощутишь, как по спине ползут противные толстые мурашки.