Анна Оуэн - Стальное зеркало Страница 55

В общем, не так важно, что сочиняет делла Ровере, куда важнее, что Папа ответит герцогу.

Но тут поди пойми, то ли все происходящее — и впрямь утонченное злонамеренное издевательство, то ли попросту в Орлеане вместо двора — кабак. Прогорающий.

Где уже эти страшные интриганы и злоумышленники, кто они?

Ну, допустим, опасался Его Величество Людовик за свою западную границу. Но вот же, договор, альбийцы его сами принесли, сами сладкой сахарной пудрой посыпали — извольте откушать. Допустим, на севере тоже нехорошо — но там войск оставлено вдвое против обычного, на всякий случай. Эпидемия какая-то там гуляла, ну так не чума же, да и франконцев она тоже зашибла, да и на убыль пошла… А если на дворе теплеет, а количество заболевших — уменьшается, значит поветрию и правда конец. В чем же дело?

Они с Герарди начали раскидывать сеть, но ничего определенного она пока еще не принесла — а чтобы можно было строить что-то по крупицам… так времени мало прошло, не накопилось тех крупиц. Не меньше месяца нужно, чтобы просто начать на новом месте отличать обыденное от необычного… месяца! Нет у них этого месяца. По-хорошему, уже через две недели выступить надо, но какое там! Ни одной бумаги не подписали, с Толедо соглашения не обозначены, ни коня, ни воза. Только охоты, приемы и прочая ерунда.

И ведь по отдельности — на кого ни посмотри, все сплошь разумные люди. Его Величество Людовик — не чета предшественнику, не трус и не самодур, коннетабль де ла Валле — любо-дорого посмотреть, что за военный, и на словах уж точно стремится в бой, и даже герцог Ангулемский, хоть и глава местной каледонской партии, но дураком его не называл ни один недоброжелатель. Отчего же вместо простого и понятного дела получается такая канитель?.. Зла не хватает.

Так что, когда к Мигелю во дворе подошел Джанджордано Орсини, зеленый как весенняя травка, доброго отношения на него уже не осталось ни капли. Вежливости тоже не нашлось. Время суток к тому не располагало: три часа как солнце встало, а в отличие от него, капитан вечером не ложился, и даже не садился.

— Что вам угодно?

— Мне, — проблеял Джанджордано, хлопая глазами. — Нужно переговорить с Его Светлостью. Дело не терпит отлагательства.

Гляди-ка, удивился капитан, видимо, и впрямь не терпит — красавчик даже вспомнил, как строить фразы, если обращаешься по делу, а не с очередной ерундой. Куда только девалась вся развязная наглость, которой в сыне Паоло было в избытке, и наследственной, и своей собственной.

— В чем состоит дело? — прищурился он, сравнивая цвет лица Джанджордано с цветом шелковой рубахи. Рубаха, определенно, поярче. Зато у лица оттенок темнее, и очень хорошо это заметно, когда красавчик наклоняет голову.

— Я хотел бы поговорить с Его Светлостью лично… — Орсини дернул губами. — Возможно, герцог пожелает, чтобы вы присутствовали, или расскажет позже, но я не хочу, чтобы он услышал мои слова в пересказе.

— Могу я хотя бы быть уверенным в том, что ваша история стоит внимания герцога? — сердито спросил Мигель. Если окажется, что Орсини с какой-то ерундой…

— Даю вам слово. Я бы предпочел, чтобы мне не с чем было беспокоить Его Светлость.

Слово Орсини — не самая большая ценность в этом мире, прямо скажем. Хотят — дают, хотят — забирают, и нисколько этого не стыдятся, напротив, такое обращение почитают за признак гибкости и разумности действий. Но… кажется, сейчас и впрямь что-то случилось. И, разумеется, если случилось — то с Джанджордано или его трудами. Никак иначе. Будь проклят тот день, когда Его Святейшество Александр VI составлял список свиты Чезаре и насовал туда всех этих Орсини, Санта Кроче, Бальони и прочих Ланте делла Ровере. Чтобы укрепить отношения с отцами и наладить взаимоотношения между младшими поколениями, как он это себе видит. Сына хотя бы спросил — нужны ему эти представители младших поколений, или нет…

— Пойдемте, — капитан вздохнул.

И понял, что дело и правда серьезное, потому что никакого облегчения на лице Орсини не отразилось. Не хотелось ему излагать свое дело. Особенно Его Светлости. Но и деваться почему-то было некуда.

Да что ж он такого натворил?

Мигель перестал путаться в здешних коридорах на третий день, но сейчас он поймал себя на том, что находит дорогу совершенно бездумно, не считая двери и повороты, не сверяясь с цветом обивки на стенах.

Что этот отпрыск достойного семейства мог учинить? Переспал с невестой короля? Зарезал генерального судью на центральной площади?

Повезло: застал Чезаре одного. Герцог читал книгу в своем кабинете. На сон грядущий, видимо, поскольку в Орлеане — раннее утро. Мелькнула мысль — пусть Орсини подождет до вечера, мелькнула и исчезла. Все-таки что-то случилось, а клятый юнец не захочет докладывать ему лично, не пытать же его… несмотря на всю привлекательность этой идеи.

— Джанджордано с необыкновенно срочным и важным делом лично к вам. Очень просит принять его незамедлительно, — сообщил Мигель, и уже от себя добавил: — Кажется, и впрямь что-то неординарное. По крайней мере, он очень сильно напуган.

— Напуган, если рискнул меня разбудить. И ведь сам еще наверняка не ложился. Зови, — книгу Его Светлость откладывать не стал.

— Мне уйти?

— Нет, останься, послушаешь.

Послушать капитан мог бы и из соседней комнаты, но раз герцог хочет, чтобы де Корелла присутствовал открыто, так и будет.

За время, которое ушло у Мигеля на доклад, Орсини не успокоился и естественный цвет лица себе не вернул. Скорее уж, наоборот, еще позеленел. Очень нехороший признак. Неизвестно, чего он больше боится — того, что натворил, или гнева герцога. А бояться герцога у него особых оснований нет, даже за давешнюю пакость с борделем ему лично не сделали совершенно ничего. Отчитали в числе других. Значит, дело гораздо хуже.

И замечательно, что, невзирая на памятную выволочку, у Джанджордано хватило ума со своей неведомой бедой прийти к герцогу. Пожалуйся он своим дружкам, бараны бы такого насочиняли, что потом впятером не расхлебаешь. Явись он к делла Ровере — тоже не лучше, кардинал нам сейчас друг и ревностный соратник, но это и недавно, и ненадолго. Пока ему хвост прищемили. Так что о любом недоразумении, случившемся в свите Его Светлости, кардиналу знать незачем. Сейчас он ничего не сделает — но жизнь сегодня и не кончается.

Орсини вошел следом за капитаном, поклонился — не как обычно, словно делая одолжение, а вполне приличным образом, застыл посреди кабинета, держит в руке берет. Руки слегка дрожат. И торчит, молча. Только глазами хлопает. Дурак великовозрастный, двадцать один год уже, на два года младше герцога — а смотришь на этих двоих из угла, так и не верится…