Ли Ховард и призраки поместья Симмонсов — Пирсов - Шон М. Уорнер Страница 5

— Я рассказала Ли о призраках, — сказала Мира.

— Мира, — вспылил Тристин, громко опустив приборы на тарелку. — Забудь ты уже наконец об этой ерунде. Ты столько своего времени потратила на погоню за этими выдумками, а теперь еще хочешь тратить на них время Ли. Я не собираюсь просто так на это смотреть.

— Ну папа!

Тристин негодующе посмотрел на свою дочь. Его взгляд был так холоден, что по спине Ли от страха пробежали мурашки.

Она вспомнила о своем отце и о том, как строго он относился к правилам и какие высокие предъявлял требования. Ничего меньшего от бывшего морпеха, ставшего копом, и ожидать было нельзя. Но он никогда ее не пугал. Даже когда повышал голос, что случалось очень редко, она никогда не чувствовала с его стороны угрозы. По крайней мере, по отношению к ней.

Мира посмотрела на отца так же пристально, как он.

Ли вытянула под столом ногу и легонько толкнула ногу кузины. И улыбнулась ей той же улыбкой с ноткой гордости, с какой улыбалась портрету Коринны, как бы давая Мире понять, что та немного перегнула из-за нее палку с Тристином.

Губы Миры задрожали. Она попыталась сдержать зарождающийся смех, но ее тело отказалось слушаться и затряслось. Мира сдалась и расхохоталась.

Глаза Тристина, застигнутого врасплох, расширились от удивления.

— Вы только посмотрите на нее, — в возмущении произнесла Пег.

У Ли вырвался еле слышный смешок. Испугавшись его внезапности, она подавила его, сжав зубы.

— У меня был слишком долгий день, — сказала она. — Если никто не против, я, наверное, пойду прилягу.

— Так рано? — спросила Мира и тут же добавила: — Пожалуй, день у тебя и правда был непростой. Ничего, если я попозже зайду тебя проведать?

Еще пару часов назад Ли предположила бы, что Мира просто боится, что новоиспеченная родственница совершит какую-нибудь глупость. Эта мысль посетила ее и сейчас, но, пусть она и знала Миру всего ничего, не похоже было, что беспокоится она из-за этого. Мира боялась не того, что Ли может что-то с собой сделать, а того, что ей может что-нибудь понадобиться.

Мрачность Ли слегка развеялась.

— Я буду только рада.

Ли извинилась, вышла из-за стола и прошла на кухню, в которой, как сказала ей Мира, находился лифт. Его поставили в начале двадцатого века, когда один из членов семьи не смог больше подниматься по лестнице. Ли не запомнила, какому именно предку понадобился лифт, и не уточнила, почему он утратил способность ходить.

Как и все вещи в доме, лифт был предметом старины: прежде чем поехать, нужно было закрыть специальную решетку. Ли нажала на медную кнопку с вытисненной на ней цифрой 2 и дернулась, когда эта шаткая конструкция пришла в движение.

Чем выше поднимался лифт, тем сильнее нарастало в ней чувство одиночества. Вручную открыв решетку, она бросилась в свою комнату и бегом поднялась по лестнице, на ходу стягивая одежду. Рухнув на кровать, она разрыдалась и продолжала плакать, пока наконец не погрузилась в беспокойный сон.

В подсознании Ли, как в бульоне, варились грусть и одиночество. Не было ничего хуже этого чувства покинутости. Ей казалось, будто она одна в целом свете. Будто во всей вселенной больше никого не существует.

Ее разум охватило отчаяние, и он стал показывать ей отвратительные кошмары. Оказавшись в ловушке одного из ужасающих черных снов, Ли чувствовала, будто плавает в сиропе бескрайней пустоты. Вокруг нее шныряли смутные темные тени, от которых не получалось увернуться. Одни были твердые, как гранит, а другие — липкие, как опаленный маршмеллоу. Иногда они обрушивались на нее сверху, будто плохо уложенные покрышки, и грозились ее раздавить. Ли вздрагивала и металась.

Вдруг во сне она заметила сбоку слабый синий свет. Изо всех сил она попыталась повернуться к нему, но, как только ей это удалось, он исчез и снова появился с другой стороны, на периферии ее зрения.

Тихий и робкий голосок прошептал:

— Ты в порядке?

По телу Ли пробежал озноб. И во сне, и в реальности она свернулась в клубок и задрожала.

— Ты в порядке? — повторил голосок.

Ли показалось, будто она начинает тонуть, и она застонала.

Синий свет вдруг стал отвратительно кислотно-фиолетовым. Низкий гневный голос громогласно прорычал:

— Ты в порядке?

Ли резко поднялась. Сердце ее бешено колотилось, воздуха не хватало, все тело было покрыто мурашками.

— Ли?

На краю ее кровати сидела Мира.

— Ли, ты в порядке?

— Все… все хорошо. Просто приснился сон.

— Не похоже, что это был просто сон, — это был кошмар, — ответила Мира. — Хочешь рассказать мне, пока не забыла? Я всегда забываю свои сны, если не запишу их, как только проснусь.

— Ты записываешь свои сны?

— Да. Ну, раньше записывала. Когда мне было двенадцать, я завела для них специальный дневник. Каждую ночь я надеялась, что во сне ко мне придет Боди и заговорит со мной. Но он так и не пришел, так что дневник я забросила. Та еще жуть тебе приснилась, наверное.

— Не то слово! И в кошмаре постоянно кто-то спрашивал, в порядке ли я.

Мира виновато опустила глаза.

— Похоже, это была я. Я зашла проверить, как у тебя дела. Я стучала! Клянусь, что стучала! Я даже позвала тебя через дверь, спросила, все ли в порядке. Три раза, кажется, спросила, прежде чем войти. Я увидела, что тебе снится кошмар, и подошла. Видимо, это мой голос ты слышала во сне. Прости.

— Не переживай, — ответила Ли. — Плохие сны мне начали сниться задолго до того, как я приехала сюда. Так что на самом деле ты меня спасла от целой ночи кошмаров.

Мира игриво хихикнула.

— Рада была помочь.

Ли чувствовала, что Мира искренне хотела сделать для нее что-то хорошее. Похоже, кузина оказалась одной из самых добрых людей, что встречались Ли.

Осторожно, чувствуя, будто сильно рискует, Ли спросила:

— А тебе никогда не бывает, ну, я не знаю, грустно?

— Конечно, бывает, — ответила Мира. — Но кому хочется грустить вечно? — Лицо Миры снова сделалось виноватым. — Ой! Я ляпнула, не подумав. Прости.

— Да нет, — возразила Ли. — Ничего.

— Думаю, ты уже поняла, — сказала Мира, — что у меня есть плохая привычка говорить все, что в голову придет, не думая, что я могу кого-то ранить. Это не от злости, просто я не понимаю, как жестоко прозвучат мои слова, пока не произнесу их.

— Я