Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ) Страница 43

— Подумай, быть может, нет истинной вины в поступке человека, которого ты столь люто ненавидишь, раз с уходом стольких весен, мысли твои заполняет гнев.

Манящий звук рассыпающегося стекла шумящих крыльев диковиной бабочки, раскалывал монотонную и глухую тишину, и когда Иветта посмотрела в его глаза, она сказала:

— В его поступках не было вины, но я не могу предать своей сути, и искоренить гнев, что проклинает мою кровь. Презрение и ярость растворяются во мне, становясь частью моей сущности, и тени продолжают следовать за мной, и они не исчезнут до тех пор, пока я не смогу привнести возмездие, — она помедлила, подбирая под себя ноги, словно пытаясь сохранить тепло тела от нахлынувшего холода. Стопы были ватными, мышцы слабыми, и она с трудом могла пошевелить пальцами, когда почувствовала в воздухе знакомый, почти далекий запах влаги, и, приподняв голову, увидела, как на далеком краю горизонт расходятся серо-пепельные разводы грозовых туч.

— Дождь надвигается, — почти неслышно пробормотала Иветта, стискивая пальцами ткань на предплечьях, впиваясь ногтями в кожу, и оттенок ее глаз приобрел оттенок темного свинца, черного серебра, а ветер подхватил непослушные пряди волос, упавшие на розовые губы.

Анаиэль смотрел на нее, и ему хотелось отринуть самого себя, и рука, ведомая силою бездны и безлунной ночи, потянулась к ее лицу. Ресницы девушки вздрогнули, когда пальцы мужчины прикоснулись к подбородку, насильно поворачивая лик в свою сторону, чтобы она смогла столкнуться с пьянящей синевой его глаз. И она думала, а знал ли этот человек, какую могущественную силу источали его небесные очи, какую царскую власть обрушивал взгляд на растерзанную душу. Указательный и средний пальцы его руки спускались вниз по подбородку, проводя обжигающую линию по шее, стекаясь к ключицам, и в медленной пытке, Иветта сгорала, едва смея сделать глоток воздуха. Прикосновение, что отзывалось в каждом нерве и каждом вздохе сводило с ума. И он остановил свой путь на груди, там, где билось сердце, и неровный и тяжелый ритм отдавался пульсацией, проникая под кончики его пальцев, и она могла ощутить тяжесть золотых колец и браслетов, что носил дворянин. Его касание исчезло так же мучительно и быстро, как и обрушилось. И в голове промелькнула назойливая, бурная мысль, что то было творение ее больного и ослабленного подсознания. И не было и вовсе взора, с которым он смотрел, не отрываясь от ее лица, будто пытаясь запечатлеть в своей памяти ответную дрожь и сомнение, запечатлеть и заклеймить неверие и боль в глазах, покорность ласке.

— Через день или два мы достигнем границ Андии, если погода позволит и не случится непредвиденных обстоятельств, то я оставлю тебя в этом городе. Его стены не сияют богатством златого Сиона и статуями небесных судей, игра лютен не так завораживает слух, а ночная мгла не окрыляет тихой безмятежностью, но ты сможешь найти себе хорошую работу и досыта есть каждый вечер, спать с крышей над головой и на хорошем настиле, и выпивать чарку холодной воды на рассвете.

С этими словами Анаиэль поднялся, укладывая рядом с ее ногами сложенный плед.

— Подыши немного свежим воздухом, если станет холодно, укройся одеялом, а потом я заберу тебя.

И когда молодой мужчина оставил ее, Иветта не могла объяснить тайную, пугающую пустоту в глубине своей души, от которой хотелось выть, как изгнанному зверю, волочащемуся свое одиночество в застывшем мире без света и тепла.

V

Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.

Ее на руках нес аристократ, и пока они спускались по винтовой широкой лестнице из цельного опала, отсвечивающим светло-сиреневым и лилово-серебристым сиянием лунных бликов, пространство заполнялось молочно-белым светом, льющимся с прозрачных куполов огромного корабля. По невидимому, как капли дождя в знойное лето потолку, проходили золотые существа, украшениями плетясь вдоль стен и несущих колонн, что обвивали алмазные лозы роз. Небесные драконы ползли по белым, как покров снегов стенам, облаченные в блистательные мантии солнечного обелиска, лапы с кристальными когтями сверкали звездным светом и сиянием россыпи росы в рассветных туманах, походя на заостренные полумесяцы, но Иветта не замечала величавость и красоту дворцового убранства. В ушах ее отдавалось гулким эхом биение собственного сердца, а закрывая глаза, она слышала шум прибоя ласковых волн янтарно-голубоко моря, и огненные лучи солнца пронзали и сбивали пенистые гряды, вздымающиеся в синь небес. Дыхание мужчины было ветром, что сносит леденисто-белые вершины снежных гор в ее родной земле, жестокой бурей, проносящейся над застывшими под вечными льдами глубокими озерами, и синева замерзших вод была столь яркой, что в пучине обращалась в ночную черноту. Глаза его были мшистыми лесами, и вздох подобен плывущим белым облакам. И как же билась рдяная кровь под силой мышц его, как звенели златые вплетения украшений на темно-каштановых длинных волосах, устилающих ореолом звездным. Его равномерные вздохи колыхали темнеющие пряди ее волос, ласкали кожу на скулах и мокрые от слез ресницы, и она растворялась в его присутствии, становилась чем-то неосязаемым, словно теряла плоть и возрождалась духом, что кружится в танце его ветряных серпов. От него пахло дождем и туманами, и ночным жасмином, и восходом, оплетающим иней на полных чашах лотосов, цветущих на спокойной глади водянистых зеркал. И чистейшая тропа из молочно-белых лепестков омывала стопы, как шелк его белоснежных одежд, что светлее меха белой лисицы, блуждающей в долинах снежных, где под покровом белизны пробуждаются опустившие к сырой земле бутоны подснежники. Под снопами света, стекающегося с прозрачного потолка, в завихрениях воздуха и неясных видениях, она видела, как раскрываются за его спиной великолепные крылья, чьи грани блестели как драгоценный хрусталь, как плачь грозного неба, что сгущало в своей обители властительные тучи. За его спиной ступали, следуя шагу, львы с белоснежными шкурами в блистательных серебряных доспехах и возглас рева их проходил внутренним ознобом по телу; под его ногами заструились вниз по мраморным ступеням белые и черные ласки и горностаи, а на златые перила опускались могучие орлы и ястребы, слагая вокруг своих крыльев воздушные потоки, будто зачарованные слова и священное песнопение молитвы, а клекот был их песней древних войн.

— Что такое? — неожиданно остановившись, вопросил Анаиэль, изучая ее открытый и блестящий от влаги слез взор.