Лили Сэйнткроу (Сент-Кроу) - Ревность (ЛП) Страница 42

Я бы хотела, чтобы они меня так не называли, но я смерилась с этим. Мой желудок скрутился в тугой узел.

— О, я... хорошо, конечно, — и я ничего не могла с собой поделать: я осматривалась, выискивая Бенжамина. Но не увидела его. Я видела, что Спиннинг пересек комнату, лениво прислонился к стене у двойной двери, направляясь к восточному залу. Челка эмо-бой пересекала его лоб, прикрывая темные глаза, и была даже более неряшлива, чем обычно. — Мне ждать здесь?

Учитель — я помнила его имя, Фридерик — поднял брови, и к нему немного вернулся цвет.

— Да, мадам, — он развернулся на каблуках, и известия распространились через «Сарафанное радио». Мальчики посмотрели на меня с любопытством или с благодарностью и ушли, направляясь в раздевалку. Когда я обернулась, Спиннинга уже не было.

Дерьмо! Кто-то идет. Мне следовало бы отступить к стене. Но я просто стояла на месте. Что бы ни случилось я справлюсь с этим; потом я заберу Грейвса, и мы уйдем отсюда.

Я не могла сказать, что мне было жаль.

Спортзал опустел. Пылинки танцевали в воздухе под лучами флуоресцентного света.

Я чувствовала себя на любопытство обнаженной. Это был единственный раз, когда я действительно была одна, а спортзал был огромным пустым пространством. Раздевалки мальчиков были огромными, по крайней мере, с двадцатью общими ваннами, полными странной, восковой, пузырящейся фигней, которая успокаивала боль и, как сумасшедшая, заживляла различные травмы.

Но по сравнению с раздевалками мальчиков, раздевалки девочек были крошечными, хотя достаточно большими, чтобы можно было заниматься тай-ци. Ни у одного из трех или четырех спортзалов, в которых я занималась спаррингом, было не более трех ван в раздевалке для девочек.

Потому что светочи были очень редкими. Я нервно переместила свой вес и попыталась выяснить, что ей нужно было от меня.

Может, я получу шанс сказать ей, что Кристоф был не в моем вкусе.

Да. Это было действительно забавно. И чем больше я думала об этом, тем больше понимала, что Грейвс был прав. Она не поверит мне.

Из-за пота зудело все тело, поэтому я сняла свою майку. У меня на предплечье рядом с локтем был след ожога от ковра. Или называете его матом, мне пришлось карабкаться по нему, чтобы подняться, пока Аркус...

— Привет, Дрю.

Я полуобернулась, а там стояла Анна в облегающих, розовых спортивных штанах и красной майке. Стройная и красивая, когда она сменила обличье, ее вьющиеся, рыжие крашеные волосы неумело были отброшены назад, клыки упирались в блестящую от помады нижнюю губу. Завитки волос удлинились и высвободились. Она выглядела, как реклама для Victoria’s Secret.

Я ссутулилась. Неаккуратная серая футболка, зеленые вязаные шорты, которые я у кого-то одолжила, и носки были слишком грязными. Они даже выглядели серыми в контрасте с моими ногами, кроссовки были новыми, но уже выглядели изношенными. Я не верю в одежду, которая только выглядит красиво, в противном случае, она порвется: ей придется встретиться с плохим обращением.

Папа всегда одевался для пущего эффекта.

Анна осмотрела меня с головы до ног, и медальон моей мамы охладился на груди. Я спрятала его под футболку, но я никогда не снимала его. Я могла бы заменить цепочку, если бы она порвалась во время спарринга, но я не хотела потерять медальон, оставляя его не пойми где.

Это все, что было у меня. Внезапно мне не хотелось, чтобы ее маленькие, жадные глазенки смотрели на него.

Здесь мы находились один на один. Я не видела ее телохранителей, но я хотела, как черт, чтобы кто-то стоял там позади и наблюдал за всем.

Похоже, что все закончится плохо. Такого рода вещи никогда не заканчиваются хорошо. Я знаю, на что это похоже еще до того, как что-то произойдет.

Как раскаты грома, которые покалывают кожу. Только это чувствовалось подобно урагану, который ищет свое место на побережье.

— Что тебе нужно, черт возьми? — мне не пришлось трудиться, чтобы слова прозвучали недружелюбно. Место в задней части горло, которое предупреждало меня об опасности, расширилось, и на этот раз вкус восковых гнилых апельсинов был перебит сильным медным запахом. Давление клыков на моей нижней губе стало настойчивым. Они были острыми, но я не хотела открывать рот и выставлять их наружу.

Она вышла вперед, и я неосознанно приняла стойку. Вес сбалансирован, руки свободны и готовы, и каждый нерв пробужден.

— Ты рассержена, — наконец сказала она. Широкая, солнечная улыбка коснулась ее блестящих губ, но она не достигла ее глаз. — Ты выглядишь, как твоя мать.

От любого другого это звучало бы, как комплимент. Но она сказала это, как проклятие.

Сон беспокойно зашевелился в моей голове. На сей раз я не боролась, чтобы запомнить этот момент.

— Это злит тебя, не так ли? — мой рот открылся, будто что-то хотело вырваться из него. Я была неопытной в том, чтобы держать мысли в голове. Но если люди снова и снова пытаются убить вас, то это лишает вас чувства такта. Начнем с того, что у меня никогда не было достаточно такта. Он не нужен был мне с бабушкой, и отец не заботился о том, что я говорила, если только не ругалась при нем. — Почему ты так сильно ненавидишь ее?

Анна практически отступила назад, ее вес переместился на каблуки, как будто я толкнула ее. Глаза сузились, лицо исказилось и через секунду разгладилось. Гримаса была настолько быстрой, что я почти сомневалась, что видела ее.

Но та вспышка ненависти в самой глубине ее зрачков оставалась достаточно долго. В этот раз я была уверена в этом. И да, я только что сделала предположение. Но не надо быть гением, чтобы понять, что в личной ненависти Анны, Кристоф и моя мама шли рука об руку. Очко в мою пользу за то, что я угадала чьи-то грязные, ничтожные чувства. Мне даже не нужен был дар, чтобы сделать это.

Так почему я чувствовала вину?

Светоча скользнула в сторону, и я проследила за ее движением так, как учил меня папа: «Когда ты наблюдаешь за одним человеком, ты стоишь на месте и не сводишь с него глаз, дорогая. Не позволяй ему двигаться вокруг себя, но и не отступай».

Боже, если бы я могла не слушать его голос в своей голове, возможно, это не причиняло бы мне много боли.

— Я не ненавижу ее, — звук ее лжи был сладким, переливающимся колокольчиком. У нее такой красивый голос. Просто леденец в яде. — Я просто думала, что ей следовало бы оставить определенные вещи в покое. Те вещи, для которых она не была создана.

— Какого рода вещи? — мой пульс подскочил, двигаясь под поверхностью кожи. Я участвовала во многих школьных поединках и могла отличить их от смертельно серьезного дела. Этот поединок мог пойти в другом направлении, и все зависело от последующих нескольких минут.