Терновая изгородь - Урсула Вернон Страница 4

Рыцарь провёл рукой по лицу.

— Ты была здесь ещё до Чёрной Смерти, — сказал он. — Да помилует тебя Бог.

Это прозвучало очень странно, но фея не хотела снова ошибиться. Она сжала руки и осторожно спросила:

— Что ты имеешь в виду под «Чёрной Смертью»?

— Великая чума, — ответил он. — Третья чума Юстиниана. Говорят, она убила половину мира. Может, чуть меньше. Но в Святой Земле нашли лекарство и привезли его на север, чтобы исцелить оставшихся. Однако столько людей погибло, а поля оставались заброшенными…

Он развёл руками.

— Теперь об этом поют песни. Мои предки пришли из Анатолии на востоке, спасаясь от великого голода. Они пришли сюда и обнаружили эти земли почти безлюдными. Конечно, никто не хотел, чтобы их земли забирали чужаки, но и оставлять их под сорняками и дикой природой тоже не желали. А уцелевшие лорды раздавали владения направо и налево, потому что потеряли столько крепостных, понимаешь?

Он вздохнул.

— Потом сельджуки воевали с Византией, и кто бы ни победил, следующей на очереди была бы эта земля. Поэтому приняли земельный акт… или два?.. а потом были мелкие стычки из-за того, кто чем управляет… а потом, кажется, ещё датчане вмешались…

Он потер лоб.

— Прости, я не помню всего или в каком порядке это было. Возможно, я что-то перепутал. Я люблю книги, но не могу запоминать даты, как некоторые.

Она кивнула. Всё это казалось очень странным. Половина мира умерла? Разве такое возможно?

Она уставилась на огонь, думая о том, сколько людей это должно быть — настоящих, живых, — и как она никогда не сможет удержать их всех в голове или оплакать каждого. Она надеялась, что кто-то уже сделал это как следует. Ей казалось, что взять на себя ещё одну задачу и надеяться её выполнить — выше её сил.

— Эльфы называют свои имена смертным? — спросил рыцарь.

Великий Народ — нет. Но поскольку у феи не было истинного имени, которое можно было бы использовать против неё, это не имело значения.

— Жабка (Toading), — сказала она.

Он нахмурился.

— Это не кажется мне добрым именем.

Теперь её очередь было хмуриться. Она снова сказала что-то не то? Нет, её всю жизнь звали Жабкой. Зелёнозубые дали ей это имя, когда она едва родилась.

— Жабка, — твёрдо повторила она. — Меня так зовут.

— А меня — Халим, — сказал он. — И я ещё раз прошу прощения за вторжение в твой лес.

Жабка задумалась.

— Ничего, — наконец сказала она, — если ты уйдёшь.

Когда она произнесла это, в груди у неё странно дрогнуло. Прошло так много времени с тех пор, как она говорила с другим человеком, и она даже близко не использовала все слова, что копила. Она не хотела, чтобы он уходил. И не хотела, чтобы он оставался. Она закрыла лицо руками.

Халим нахмурился.

— Я не хочу тебя обидеть, — сказал он, — но пока не могу уйти. Здесь есть кое-что, что я хочу увидеть.

Жабка вздрогнула и подняла на него глаза.

— Здесь ничего нет, — сказала она. Её голос звучал высоко и сердито, а Жабка, всегда ненавидевшая любые конфликты, тут же захотела отшатнуться. — Ничего!

— Здесь есть как минимум одна вещь, — мягко улыбнулся Халим. — Фейская девушка, на которую я сейчас смотрю. Это уже что-то.

Жабка сердито тряхнула головой.

— Ничего важного. Тебе стоит уйти. Здесь ничего нет.

— Если здесь ничего нет, то почему тебе важно, чтобы я ушёл? — спросил он.

Она резко вдохнула, и он поднял обе руки.

— Прости, — сказал он. — Это было недобро. Ты попросила меня уйти, и хорошему рыцарю — или хорошему мусульманину — не подобает оставаться против воли дамы.

Дамы.

Жабке захотелось рассмеяться, но если бы она начала, то уже не смогла бы остановиться, и смех почти сразу превратился бы в слёзы. А всё и так было ужасно, и это только ухудшило бы ситуацию.

— Есть одна история, — сказал Халим, внимательно наблюдая за ней. — О прекрасной деве в башне, заколдованной страшной магией.

— Не может быть никакой истории, — едва слышно прошептала Жабка. — Все умерли так давно. Не может быть истории. Кто рассказал тебе такое?

Она глубоко вдохнула, понимая, что отрицает недостаточно убедительно.

— Здесь нет башни. И нет девы. Повторяю, здесь ничего нет.

— Тогда почему ты здесь? — спросил Халим.

Она слишком долго молчала, прежде чем ответить:

— Я живу здесь.

— Ты и есть заколдованная дева? — спросил Халим.

Жабка уставилась на него — и на этот раз действительно рассмеялась.

Она попыталась сдержаться, но была права: смех превратился в ужасное карканье, как у жабы, а по щекам потекли чёрные слёзы.

Она услышала, как Халим двинулся, но не могла заставить себя взглянуть на его лицо. Там был бы ужас или жалость, а ей не хотелось ни того, ни другого. Не задумываясь о том, как это выглядит, она приняла облик жабы и услышала, как он выругался.

По крайней мере, превращение остановило смех. Жабы способны на сарказм, но их кровь слишком холодна для истерик. Она закопошилась в листве и скрылась.

Он всё ещё был там утром. Жабка затаилась под бревном неподалёку от его лагеря, ожидая, что он сделает… что-нибудь.

За ночь она мысленно перебрала их разговор сотню раз и пришла к выводу, что вела себя глупо. Надо было рассмеяться, когда он заговорил о легендах — рассмеяться и тут же остановиться. Если бы не могла засмеяться, следовало бы стать серьёзной и сказать, что его ввели в заблуждение.

Я должна была сделать что угодно, только не это. Я дура, и хуже чем дура.

Теперь оставалось выяснить, уйдёт ли он сам или придётся подбирать новые слова, чтобы исправить тот беспорядок, который она устроила, заговорив впервые.

Она надеялась, что нет.

Прошло слишком много времени. Я разучилась управлять словами.

Но он не ушёл. Вместо этого аккуратно оделся, вскипятил чай, а затем поднялся на ноги.

Подойдя к опушке леса, он откашлялся.

— Госпожа Жабка, я хочу извиниться. Вчера я говорил неудачно и сожалею об этом.

Он стоял спиной к ней и явно не представлял, где она находится. Жабка почесала задней лапкой голову.

— Особенно мне не следовало ругаться. Прости. Это недостойно меня. Я знаю, что моё присутствие здесь неуместно, и не хочу вас обременять.

Он повернулся чуть вбок, проведя рукой по волосам. Она заметила, что он срезал тот нелепый пучок.

— Пожалуйста,