Юлия Морозова - Дорогами Пророчества Страница 39

Да и как не завыть дурниной при виде зеленоватого мужского трупа?

Тело молодого мужчины, потревоженное мною, завалилось на бок и не подавало признаков жизни. Я с опаской наклонилась, стараясь на всякий случай глубоко не вдыхать. Первое, что бросалось в глаза, – он был весь какой-то… длинный. Вытянуто-худощавое длинноногое и длиннорукое тело, одетое в неброский «видавший всякое» дорожный костюм и обутое в потертые сапоги. Очень длинные, где-то по пояс, темно-русые волосы, заплетенные во множество меленьких косичек, связанных крученым шнурком на затылке в толстенный хвост. Длинные, густые ресницы отбрасывали в свете подлетевшего ближе светляка траурные тени на зеленоватую кожу. Длинный, тонкогубый рот навсегда застыл в сардонической усмешке. Нос был тоже длинноват, однако не умалял, а скорей добавлял притягательности красивому своей странностью лицу мужчины.

«Вот так бургомистр! Вот „удружил“! Желаю „приятной“ ночки в „теплой“ компании несвежего трупа». Тьфу! Интересно, сколько он здесь уже лежит?

Наклонившись еще ниже, я отважно принюхалась.

Странно.

Вопреки ожиданиям пахло от тела довольно приятно. Вернее, славно было уже то, что от него не разило ничем неприятным. Ни тебе тошнотворной, сладковатой вони разлагающейся плоти, ни удушающей приторности бальзамирующего масла, да и следов некромагии тоже что-то не чувствовалось.

Очень странно.

По-хорошему сейчас надо сломя голову нестись к выходу и с криками о помощи, сбивая костяшки в кровь, барабанить в запертую дверь. Мало ли по какому поводу здесь валяются подозрительные трупы!

Вместо этого я осторожно присела на корточки рядом с приваленным к лестнице телом. Во-первых, куда страшнее было через него перелазить, в красках представляя, как в меня сейчас вцепится рука ожившего трупа. А во-вторых, браслет, мой личный индикатор опасности, вел себя, на удивление, смирно и не спешил впадать в вибрирующую панику.

Набравшись смелости, я прикоснулась к неподвижной руке с длинными аристократичными пальцами. Кожа на ощупь оказалась прохладной, мягкой и чуть влажной. Хотя, возможно, это просто мои ладони вспотели от страха. Пульс почти не прощупывался. Почти. Глубоко внутри этого недвижимого тела, чья отравленная кровь даже через кожу жгла мне пальцы, угасала крохотная, подобно сотворенному мною светляку, искорка жизни.

Неожиданно во мне всколыхнулась злость. Заклокотала ярость, заплескалась ненависть к этому городишке, чьи жители трусливо покупают собственное спокойствие чужими жизнями и болью, прячась за лживой праведностью и показной добродетелью. Сначала пострадала Эона, теперь вот этот.

«Не многовато пафоса? Да и вопреки расхожим заблуждениям далеко не всегда верно утверждение, что враг моего врага – мой друг». Сейчас как раз и проверим.

К сожалению, под рукой не случилось никаких противоядий, поэтому действовать пришлось грубо и вульгарно. Выдираемой у организма Силой. Болью прокатившись по костям, она вспыхнула в моих ладонях и устремилась к чужому телу, разжигая из еле тлеющей жизненной искры ярко полыхающий очистительный костер.

Я дальновидно отпрянула назад.

Мужчина дернулся, выгнулся дугой и повалился на спину, стукнувшись головой о короб с картошкой. В судороге тело вытянулось в струнку, меленько задрожали напряженные мышцы. Сквозь стиснутые до побелевших скул зубы продрался утробный стон, от которого у меня зашевелились волосы под шляпой. Но окончательно я поняла, что сглупила, когда спасенный открыл глаза.

Бездонные, янтарно-желтые, фосфоресцирующие, с черным вертикальным волоском зрачка. При взгляде в эту пропасть хотелось даже не закричать, нет, а заскулить от ужаса…

Живот запоздало скрутило болью. Мое сознание справедливо решило, что все происходящее для него уже чересчур, и, не прощаясь, меня покинуло.

Неподалеку что-то бренчало, шуршало, а иногда и стучало, чем раздражало меня до крайности. Эти звуки нервировали настолько, что я не поленилась открыть глаза. Светляк, лишившись и без того скудной магической подпитки, видимо, тихо скончался своей смертью. Источником света и нервно дергающихся теней служила насквозь проржавевшая масляная лампа, время от времени рассерженно фыркающая в стенной нише. Я повернула голову на шум и увидела деловито роющегося в моих вещах сокамерника. С его кожи сошла нежная зелень, и выглядел он до неприличия здоровым. В свете того, что у меня каждую косточку ломило от лежания на стылой земле, это было обидно вдвойне. От возмущения дар речи мне напрочь отказал, зато телу хватило сил встать на четвереньки.

– Очухалась? Шустрая… – Молодой мужчина бросил на меня, невразумительно мычащую, равнодушный взгляд и опять вернул свое внимание сумке. Говорил он глубоким, приятным баритоном, чуть смягчая шипящие, отчего его голос казался бархатистым, словно тонкая, дорогая замша.

Ну ничего себе обращение с дамой! Погодите-ка… С дамой?

Я перестала мычать, словно недоеная телка, и в изумлении села. Внимательно себя осмотрела. Руки-ноги целы, одежда в порядке – рубашка наглухо задраена до последней завязки. На всякий случай ощупала шею (мало ли, за мое беспамятство всякие казусы могли приключиться) – следы укусов тоже не обнаружились.

По всей вероятности, облегчение ударило мне в голову, потому как я подползла к незнакомцу и со словами «Простите, это мое!» выдрала у него из рук свою полупустую сумку. Тот заинтересованно уставился на меня. Глаза у него оказались обычными. Вернее, почти обыкновенными. Их радужка была такого насыщенно янтарного цвета, что выглядела при изменчивом освещении масляной лампы золотой.

– У тебя пожрать ничего нет? – как ни в чем не бывало спросил парень, будто не он только что копался в моих пожитках.

– Нет, – буркнула я, стоя на коленях и запихивая обратно в сумку вываленные им на землю вещи. Немного помолчав, спросила: – Как ты узнал, что я девушка?

– Обыскал, – просто ответил он.

«И в самом неприметном человеке найдется что-то любопытное, если его как следует обыскать». Остряков-самоучек просят воздержаться от комментариев.

– И денег, наверное, тоже подзанял. – Я взвесила в руке весьма полегчавший кошель.

Парень пожал плечами, он явно не видел смысла отвечать на риторические вопросы. Мол, раз сама видишь, зачем спрашиваешь?

«Доброта наказуема». Мало того, чаще она карается строже иного зла.

Впрочем, не стоит путать добро с глупостью.

Кстати, о глупости. Незнакомец стоял между мной и лестницей. Он проследил за моим взглядом, усмехнулся и, демонстративно медленно поднявшись по ступенькам, полускрытый мраком уселся ниже той, где укоризненно лежала Неотразимая.