Антонина Клименкова - Тень Радуги Страница 38

— Тебе посветить? — участливо предложил демон после очередного столкновения ведьмы с мебелью.

Гортензия в ответ зашипела, потирая ушибленное плечо.

Сочтя это согласием, Иризар поднял руку и легонько дунул на раскрытую ладонь. Под его дыханием с руки сорвалась струйка мерцающего тумана, широкой волной, клубясь, пролилась вниз, растекаясь по полу, заполнила все темные уголки дома мягким сиянием.

В этом обманчиво мерцающем сумраке ведьма вовсе растерялась. Увидела, что демон еще ближе, чем ей казалось! Не спускает с нее глаз — и лишь обеденный стол разделяет их.

— Чего тебе надо? — свистящим шепотом спросила она.

— Убить тебя, — ответил демон с улыбкой.

— Ну так давай, убивай, изверг!

— Я никуда не тороплюсь, — заявил он. — Но почему ты не кричишь, не зовешь на помощь? Боишься потревожить сон мужа?

— Какого к лешему мужа?! — всё так же тихо взвилась она. — Я свободная ведьма!

И толкнув ему под ноги стул, вкупе с безобидным заклинанием, бросилась прочь.

Однако из смежной комнаты вновь послышался шум падения и скрежет древесины.

— Тебе помочь? — поинтересовался демон.

— Обойдусь, благодарю! — тихо огрызнулась ведьма, пытаясь выбраться из-под неудачно попавшейся на пути прялки. Но свившаяся с веретена пряжа крепко оплела руки, а намотавшийся на колесо подол сорочки спеленал по ногам.

Он присел перед барахтающейся жертвой, запустив пальцы в волосы, заставил ведьму поднять голову.

— Как пожелаешь принять смерть, фея моя болотная? — осведомился он медовым голосом. — Могу задушить — руками или веревкой. Утопить — в реке, колодце, отхожей яме. Зарезать кинжалом или ножом, проткнуть мечом, копьем.

— Отчего такие королевские почести? — скривилась ведьма. — За какие заслуги мне эта привилегия?

— Отравить или остановить сердце предлагал? — продолжал демон, внимательно изучая жертву взглядом ярких, как самоцветы, глаз.

— Где я тебя раньше видела? — вдруг нахмурилась ведьма. Глаза-самоцветы... Где она могла подобное встретить?..

— Выбирай. Подумай хорошенько, — поднявшись, сказал демон. — Скоро я вернусь за ответом.

И исчез, отступив в тень.

Ведьма выдохнула, от навалившейся слабости уронила голову, прижалась пылающим лбом к холодному полу. Эти мерцающие глаза она помнила, но откуда?..

Золотистое сияние не спешило погаснуть. Благодаря этому ведьма сумела-таки освободиться из плена собственной прялки, а остававшуюся часть ночи постаралась употребить на восстановления порядка в доме.

Даже обидно! Молодой сон оказался настолько крепок, что ни драконесса, ни Мериан ничего не услышали, не проснулись — спасения и помощи от них не дождешься! О забившейся за дымоход вороне и вспоминать нечего...

— Ну что у вас там? — крикнул Гилберт.

Демоны оставили его у входа в пещеру — смотреть, чтобы колдун-отшельник не ускользнул каким-то образом у них из-под носа. И Гилберт стоял под проливным дождем, падающим с хмурого неба вперемешку с хлопьями снега, ждал, гадая, откуда последует нападение.

И зачем только учитель внес в список этого отшельника! Старик определенно выжил из ума. Живет в глуши, разводит овец, возделывает грядки... Издали завидев пожаловавших гостей, сразу бросил дела и заперся в пещере — в своей норе, похожей на лабиринт. Какой особый прок от такого сумасшедшего?..

— Берт! Уходи оттуда! — неожиданно донеслось из пещеры. — Уходи! Старик спустил с цепей своих демонов!

— Что? — не расслышал Гилберт.

Он покрепче перехватил рукоять меча, откинул с лица мокрые волосы. Решительно шагнул вперед — и едва не поскользнулся на раскисшей земле, увидев, как из норы выбралось под ливень, понеслось прямо на него чудовище — точь-в-точь как его собственно творение. Гилберт оцепенел, сколько раз ему виделось это в ночных кошмарах — как его чудовище оживает и вырывается из потайной каморки... Чудовище неумолимо приближалось, но граф не мог даже шевельнуться от сковавшего страха. Лишь мелькнула мысль: еще секунда — и чудовище снесет его, едва ли заметив, раздавит копытами, лапами или черт знает что у него там...

И в этот самый миг его закружил маленький вихрь, подхватил, перевернул, втянул...

Гилберт пошатнулся, но устоял на ногах. Оглядевшись, понял, что находится дома — в герцогском дворце, в личных покоях госпожи Эбер.

— Матушка!.. — зарычал он.

— Ее высочество ужинают, у них гости, — протараторила испуганная служанка, протягивая заранее приготовленный парадный камзол.

Отшвырнув девушку с пути, Гилберт направился в трапезную залу как есть — промокший и грязный.

— Матушка! Вы хотели меня видеть? — распахнул он двери зала.

Герцогиня обернулась с улыбкой. Она восседала во главе богато убранного стола, в роскошном платье, с жемчугами в волосах.

— Ах, мой дорогой, рада тебя видеть! — произнесла она, отставляя чашу с вином и промакивая салфеткой пальцы.

Полузнакомые лица в обрамлении мехов, кружев и драгоценностей уставились на вошедшего графа.

Повинуясь жесту, Гилберт приблизился к матери.

— Матушка, сколько можно так со мной обращаться? — наклонившись к ней, делая вид, что целует руку, возмущенно прошептал он. — Я уже не дитя, чтобы меня вот так выдергивать по прихоти...

— Разве это прихоть — желание матери увидеть своего любимого сына? — со смехом отмахнулась герцогиня. И обернулась к пирующим: — Прошу извинить непотребный наряд моего мальчика, он только явился с охоты!.. И мне наплевать, на кого и где ты охотишься, — добавила она тихо. — Твое будущее мне гораздо важнее сегодняшних твоих забав.

— Я вызвала тебя, дабы представить нашему старому другу, маркизу Ромфу! — сообщила герцогиня громко.

Названный вельможа привстал с места и поклонился.

— Боюсь, если корона перейдет в руки столь целеустремленного юного охотника, то даже мне, старику, захочется вспомнить, с какой стороны следует запрыгивать на коня! — с особенным намеком заявил гость. Присутствующие поддержали нелепую шутку деланным смехом.

Разумеется, Гилберт понимал, что сейчас за столом собрались только те, кого мать подачками, обещаньями или черт знает чем еще сделала своими союзниками. Это был тайный придворный кружок, собранный, чтобы осуществить главную цель в жизни герцогини — посадить его, Гилберта, на престол. Увядающие дамы, забывшие тяжесть доспехов рыцари, придворные, всю жизнь растратившие в ненависти к своему государю... Мать вызвала его, желая показать во всем блеске — а он явился, точно искупавшись в болоте. Гилберт кривовато усмехнулся: ради этих разряженных в бриллианты паяцев он подобрал достойный наряд.