Третий Лад - Родион Создателев Страница 38

Устинья ойкнула, схватила бадью с земли и засеменила прочь от взволнованного барина. Беги, баба, поспешай, баля́ба.

Яков Лихой приблизился к плетню и принялся истово мочалить изгородь кривой саблей — на землю посыпались ошмётки посечённых ветло́вых прутьев. Кончив крушить забор, рубака отступил на шаг назад и осмотрел прореху. Скверная работа — космоса нет. Правая часть более неровная, много ошмётков торчит.

Шаг вперёд. Удар. Ещё атака! На! На! Удар! С-сука! Ещё удар! Атака! На! На! Блядство! Уф...

Рубильщик сызнова отступил назад. Теперь — порядок. На красном овале чела проступила борозда-колея. Крутые да ослизлые края имела эта борозда. Коловращение, пучина. Никак из этой борозды не выбиться. Гнев и отчаянье. Кто там сверху лыбится?! Будет вам, будет!!!

“Близок великий день Господа... поспешает: уже слышен голос дня Господня; горько возопиет тогда и самый храбрый!” Ша! Вздымается и опускается грудина. Ша! “...День скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы... Ни серебро их, ни золото их, не может спасти... огнём ревности Его пожрана будет вся эта земля, ибо истребление, и притом внезапное, совершит Он над всеми жителями земли...”

Ша, стольник! Смирение, благочестие, спокойствие. Tardius*…

tardius (лат.) — медленнее

В угловой светёлке хором стояла у окна теремная Царица имения — Марфа Михайловна Лихая. Хозяйка проворно перебирала пальцами смарагдовое ожерелье и с сочувствием глядела на то, как её муж крушил в неистовстве плетённую изгородь. Барыня сразумела: Яков Данилович остаётся трудиться на прежней должности: подливать вино, нарезать мясо, раскладывать по столу расписные рушники...

Смарагдовые каменья бабушкиного наследия искрились тусклым свечением. Зелёные глаза барыни также сияли особым светом. А Царица хором, в самом деле, вовсе не теремная: вздор это, враки и сдергоу́мие.

Царица была подклётная...

Часть 2. Кормящий кормчего. Глава 1. Супротив устоев отцов

Миновала седмица и два дня с того momentum, как стольник Яков Лихой крушил кривой персидской саблей плетённую изгородь у себя в имении. Яков Данилович и Государь снова сели за шахматы. Первый раз после того памятного разговора у окна, когда самодержец стоял к нему спиной... Мысли в голове стольника теснились суетливыми волнищами и разбивались о скалу непроницаемого лица Царя пузырчатыми бурунами. Шахматная баталия не задалась. Прошло немало времени, как супостаты за столик уселись, но никто из противников ещё не срубил друг у друга ни единой фигуры.

Горечь вприкуску с негодованием. “Он сказал им в ответ: если они умолкнут, то камни возопиют…” Темень кромешная.

— Молви мне, Яков Данилович. Ты кем в Стольный Град прибыл?

— Зелёным юнцом, Государь. Ни кола, ни двора — сирота убогий.

— Я тебе что жаловал, говори.

— Золотом осыпал, великий Царь. Имение даровал, полсотни душ крестьянских в придачу вручил. Прибрал во Дворец мою личность. Ныне стольник я при тебе и верный слуга твоей милости.

— Захарий Татищин, начальник твой... старый, что прошлогодняя кочерыжка. Я на его место тебя ставлю. Кравчий будешь.

Яков Лихой задумался... “Кравчий — первый управитель царского стола. Личный кормящий кормчего — свой человек. Великая честь мне, воложанину худородному. Первый среди стольников, но и не первейшие по важности заботы Отечества…”

— Не сумел я пойти супротив древних порядков. Имей разум, Яков Данилович. Аз есмь — кесарь. Много вериг на себе держу.

Государь поднял благородные телеса с резного табурета и отошёл к тому самому окну. И снова он стал спиной к Якову Лихому. Воложанский дворянин остался сидеть за шахматным столом.

— Великий Государь, коли я теперь — кравчий в Детинце, дозволь мне дружину лепить по своему разумению. Валанда́ев и вертопрахов не почитаю я. Стольников Догуновых, двух братцев, пятигузов можайских, гнать в шею желаю с кухни.

— Твоё хозяйство — твоя воля...

Яков Лихой опомнился и встал с табурета. Государь не сидел — и ему не по чести рассиживаться в присутствии кесаря. Хоть бы Царь к нему и спиной стоял. А ещё Догуновых назвал пятигузами! “Надо бы на коленки пасть в благодарности!” Новоиспечённый кравчий подлетел к Государю и припал коленями к полу.

— А занозу знатным я всё же поставлю. Яков Данилович, слышишь меня?

— Я здесь, великий Царь.

Кесарь обернулся и увидел, что Лихой находится рядом с ним.

— Это ты весьма кстати бухнулся, кравчий.

Государь сделал шаг вперёд.

— Жалую тебе... боярское звание! Отныне ты есмь — благородный дворянин и придворный боярин Лихой Иаков Данилович!

Царь осенил новоиспечённого вельможу троекратным знамением.

— Спаси, Господи, раба твоего и мово, новоявленного боярина — Лихого Иакова Даниловича.

“Вот вам и воложанский карась!” Прыжок, достойный жабы-гиганта. Минуя думного дворянина, окольничего. Сразу — боярин! Где-то вдалеке музыканты вдарили по струнам, песельники заголосили. Славим нашего Господина! Слава! Слава! Хвала боярину, холопу царскому! Сонмище спин согбенных, благовоние елейного масла, церковный хор заглушил голоса песельников. Многая лета, многая лета, многая лета! Головокружение от полёта. Облака белые, дорога кисломолочная...

— Руку тяни мне, боярин.

— Какую, — сглотнул слюну Яков Данилович, — десницу аль шую?

— Что хошь.

Лихой протянул вперёд правую руку. Самодержец спустил со своего пальца диамант и насадил благородный камушек на указательный палец кравчего.

— Ступай... принимай хозяйство. Татищин знает уже.

Царёв кравчий — особая должность. Он завсегда первым пробует блюдо, поданное Государю к столу, лично ему прислуживает. Хоть Царь птицу вкушает, хоть винцо пьёт. Яков Лихой зачастую ложился почивать слегка пьяненьким. Рядом с царёвой кухней у него теперь имелась хоть и небольшая, но личная горница: с топчаном, с двумя резными стульями, столом, подсвечником и письменными принадлежностями. Кравчий — властелин всей снеди, поставляемой во Дворец. Помимо прочих забот, на управе — два десятка стольников. Заместо двух балбесов Догуновых, Яков Лихой принял на службу других дворян: юнца Алёшку Новожилова (расторопного добряка с влажными телячьими глазами, как у позабытого дружка Сеньки Коптилина) и тёзку Якова Чулкова.

Вельможи поскрипели острыми зубами, но со временем свыклись с новым боярином в стае. Всё-таки карась не дьяк в Посольском приказе за шведо-литовским столом; только кравчий — управитель жратвы. И царёв любимец в придачу...

Из всего боярского племени у Якова