Возвращение (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 23

Та самая, которая спасла тебе жизнь, хоть и не желала этого!

Я!

Как же я тебя ненавижу!!!

Но это было внутри. А вовне Устинья смотрела ровно и разговаривала любезно. Оно понятно, боярышне смущаться положено, краснеть и молчать, да только поздно уже овцу из себя изображать. Не поверит никто.

Овцы по ярмаркам не бегают, за няньку в бой не кидаются, так не командуют. Поздно.

Надо быть разумной и спокойной. И такое ведь бывает.

— Не бывал я в вашем доме, боярышня. Но приду обязательно.

И так это было сказано...

С обещанием. Мрачным, тяжелым. Словно камень на могилку положили.

Данила Захарьин тут же рядом оказался, братец царицын, зажурчал, как в нужнике.

— Что ж ты, Феденька, честную девушку пугаешь? Смотри, стоит ни жива, ни мертва. Успокой, скажи, что не гневаешься ты на нее...

И взгляд на Устинью. Скажи хоть что-то, не молчи!

— Не виноватая я перед тобой, царевич, — подтвердила Устя. И это было чистой правдой. — Прости, коли в чем обидела, только скажи, в чем моя вина.

Фёдор выдохнул.

Красная пелена, которая застилала глаза, рассеивалась. А и правда, в чем виновата девушка? В своем сходстве? В том, что НЕ ТА?!

Ничего, найдет он свою жар-птицу. А эта... пусть ее, чего гневаться?

Данила Захарьин дух перевел.

Хорошо хоть, девка разумной оказалась. Вздумай она сейчас отнекиваться или глупости какие говорить, не закончилось бы это хорошим. Вон, у племяша уже глаза выкатываться начали, а сейчас вроде как и ровненько все.

— Все хорошо, боярышня. Прости, обознался я, за другую тебя принял.

Устя улыбнулась. Совсем чуть-чуть, робко, неуверенно.

— Чему и удивляться, царевич. Таких как я — много. Вот смотри, сестрица моя, Аксинья, еще краше меня. Хотя и схожи мы внешне.

Аксинья только глазами захлопала.

Фёдор посмотрел на нее, подумал пару минут. Не краше, конечно, это уж Устинья сказала, чтобы сестру не обидеть. Но и правда — похожи две девицы. Устинья как книга, Аксинья как список с нее. Может, и еще такие есть...

— Теодор! — с приходом Рудольфуса Истермана в домике стало намного хуже пахнуть. И это еще остальные лембергцы сюда не вошли. — Мне сказали, что ты поспешил сюда... - бросил взгляд вокруг, оценил обстановку — и воззрился на Фёдора с немым вопросом. Она!?!

Фёдор качнул головой.

Не она.

Истерман поднял брови, но дальше вмешиваться не стал, решил, что пока без него разберутся. И Данила Захарьин, который ревниво поглядывал на Истермана, не подвел.

— Сейчас я прикажу, боярышня, доставят вас домой честь по чести.

Устя поклонилась в пол.

— Благодарствую, боярин. Благодарствую, царевич.

Данила вышел, Фёдор отступил к Истерману, Устя вернулась к Дарёне, которая чуть заново не обеспамятела от таких дел.

— Устя, да как же это...

— Ты лежи, нянюшка. Я выросла уже, я справлюсь.

— Так царевич же...

— Не Рогатый же. Чего его бояться, небось человек тоже.

— Царевич! — Аксинью распирало до восторженного писка, Устя прищурилась — и крепко наступила сестре на ногу.

— Молчи! Хоть слово скажешь — за косу оттаскаю!

Аксинья поняла, что угроза нешуточная, и даже сникла.

— Злая ты, Устька!

— Молчи пока! Молчи, коли сама не видишь, я тебе потом все объясню. Слово даю!

Аксинья послушно замолчала. Но губы надула — пусть сестра видит, что Аксинья обиделась.

Но царевич же!

А что Мышкины скажут? А Лопашины?! А...

И Устя все же хорошая. Она честно сказала, что Аксинья красивее, хотя они и похожи! Вот!

Дарёна, которая тоже навидалась всякого, и которой тоже царевич не нравился, выдохнула. Пусть девочки поближе к ней будут. И хорошо, что Устя это понимает.

Что она могла бы сделать? Больная, почти беспомощная, против царевича и всей его свиты? А, неважно! Любая мать своих детей закрывает, а Дарёна давно уже считала боярышень своими дочками.

Понадобится — так и кинулась бы. На один удар ее сил еще хватило бы, а там и дух вон.

Кажется, Устя поняла, о чем нянюшка думает, потому что погладила ее по руке.

— Ты лежи, няня, до дома доберемся, я лекаря позову.

Сказано вроде и тихо было, а услышали все.

* * *

— Не та?

— Говорит, не та.

— Теодор, друг мой, ты меня поражаешь. Неужто ваша приличная барышня сможет сознаться, что ночью уходила из дома?

Сомнения опять атаковали Фёдора.

Она? Не она? А как тут спросишь? Ты, боярышня, из дома по ночам не бегаешь? А коли бегаешь — то куда? Или — к кому?!

Горло словно чья-то рука стиснула.

Она?! К кому-то?!

НЕ ПОЗВОЛЮ!!!

Рудольфус, который чутко отслеживал все эмоции на лице царевича, кивнул. Что ж. Может, это и не та самая. Но кажется, царевич ей достаточно заинтересовался. Надо будет потом поговорить с девушкой... если получится! О, пропасть!

В этой варварской Россе совершенно не дают разговаривать с женщинами! Только попробуй, подойди! Сразу же налетают родственники, начинается крик... можно подумать, кому-то нужно их сокровище! Хотя местные женщины очень даже ничего себе, и на ощупь приятные, но такие дикие!

Несправедливость! Вот что это такое.

— Мы с ней потом поговорим, друг мой. Главное сейчас, ты стал для нее спасителем. Женщинам так нравится, когда их выручают из беды!

Фёдор посмотрел на Устинью, и расправил плечи. Конечно, девушка на него внимания не обращала, хлопотала вокруг няньки. Да, наверное, это не та. Та девушка на улице его от раны вылечила, а эта с нянькой ничего толком сделать не может. Лоб ей протирает да какие-то глупости причитает.

— Хорошо. Я тебе верю, Руди.

— Я не подведу тебя, Теодор.

* * *

Вернулся Данила Захарьин.

— Боярышня Устинья Алексеевна, готова колымага. Сейчас слуги мои помогут твою няньку уложить, да и проводят вас до дома.

— Благодарствую, боярин.

Фёдор тоже подошел поближе, так что поклон достался и ему.

— Благодарствую, царевич. Я молиться за вас буду ежедневно и ежечасно.

Слуги суетились, осторожно перекладывали Дарёну на носилки — и откуда только взяли? А боярин улыбнулся Устинье.

— Скажи батюшке, пусть гостей ждет.

Устинья снова поклонилась в пол.

Фёдор наблюдал за этим. И как она кланяется, и как выпрямляется, как бежит по простому сукну сарафана толстенная темно-рыжая коса. Красиво...

Раньше ему это не нравилось. А вот посмотрел, как ткань натягивается на девичьих формах, как легко движется боярышня — и передумал. Оказывается, и так можно? А не только, как у лембергских девок, когда вырез чуть не