Танец Ведьмы - Blackmourne Страница 21

Меня гнуло к земле, ноги дрожали, а спёртый воздух в груди не позволял даже вымолвить слово. Но мне было двенадцать, и он меня уже кое-чему тогда научил. Я сжал кулаки и заставил себя твёрдо посмотреть ему в глаза, после чего ударил по его Воле своей. Бесцветная решимость саморазрушительного идеалиста — против подавляющей и величественной ненависти рыцаря, пережившего свои лучшие годы.

— Я не хочу стать таким же пьяницей, как ты! — выкрикнул я. — Я стану странником и увижу мир! Буду сражаться с несправедливостью, куда бы меня ни привёл путь. И однажды я во всём превзойду тебя. Но не расклеюсь. И не остановлюсь! — выкрикнул я ему в лицо.

А спустя мгновение понял, что он меня убьёт. Огромная рука взлетела вверх, озаряясь пугающим, нечеловеческим пламенем. Чувствуя, что по спине стекает холодный пот, я заставил себя смотреть ему в глаза.

Неестественный взгляд. Алая буря смешалась с фиолетовой вьюгой теней. После того как умерла мама, он иногда так замирал во время ссоры и мог простоять несколько минут, недвижимый словно статуя. В такие моменты я, находясь напротив, не разрывал зрительный контакт, ощущая всем своим существом, что малейшее колебание приведет к смерти. Будто папа становился чудовищным зверем в обличии человека. Наконец он моргнул, и рука мягко опустилась мне на голову. Давление исчезло. Отец расхохотался и растрепал мои волосы — такие же, как у матери.

— Хорошо сказал, говнюк. Херню, конечно, сморозил, но сказал хорошо. Ты вообще знаешь, что значит быть странником? Как выжить в лесу? Найти воду в пустошах? Как сохранять силы в пути? Ой, не могу, умора! — он захохотал еще сильнее, а я упрямо набычился.

— Так научи меня, раз такой умный! Я не собираюсь всю жизнь плясать под твою дудку, ясно?

Он нахмурился и уже без веселья ответил:

— Нахрена мне тебя учить? Жизнь научит, она лучший учитель, чем какой-то пьяница. А ты уже не малыш, раз смог выдержать давление моей Воли. Запомни, Ланн: столкнувшись с испытаниями, превосходящими их возможности, люди оказываются перед выбором с тремя вариантами. Они либо умирают. Либо ломаются. Либо становятся сильней. Посмотрим, что выберешь ты! — и мгновение спустя мир потемнел.

Очнулся я уже в глухом лесу, небрежно привязанный к дереву, а неподалёку из земли торчал отцовский кинжал. Освободившись, я побрёл прочь и вскоре ноги вынесли меня на проглядину, где меня угораздило наткнуться на дикого медведя. Это был некрупный, черногривый чащобник — шкуру таких я видел раньше на ярмарках. Он был вдвое выше меня в холке и раз в десять тяжелее. А ещё, судя по обвисшей коже и выпирающим рёбрам, он только что вышел из спячки и не отказался бы перекусить мелким барончиком.

Я замер, вновь почувствовав себя так же, как и тогда, перед отцом. Бежать было бессмысленно и бесполезно. Хищная тварь вмиг догонит слабого человеческого детёныша. Но звери были чуткими созданиями, способными ощущать чужую решимость и Волю. Поэтому, выставив вперёд кинжал, я встретился с медведем взглядом. Его хищный голод был мягким и совсем не таким смертоносным, как отцовская злоба.

Это был вызов, почти провокация. Не разрывая контакта, я сделал шаг вперёд и зарычал. И мишка дрогнул, решив поискать более вменяемую добычу. Несмотря на размеры, он резво отскочил в сторону и скрылся в кустарнике, смешно подкидывая костлявой задницей на бегу. Лишь тогда я смог расслабить оскаленные челюсти и убрать светящийся голубым огнём кинжал в ножны. А затем услышал неторопливые аплодисменты, которые казались абсолютно неуместными посреди леса.

Где-то на краю поляны, прислонившись к берёзе, стоял светловолосый парень — на голову выше меня, с ясной улыбкой и красивым лицом. Голос у него был негромкий, хорошо поставленный — будто он пел в хоре.

— Барон Грейсер мне приказал спасти его сына из леса, в качестве испытания ученика. И что же я вижу? Ты нарушил все мои планы! — раздосадованно воскликнул он, пожал плечами и зашагал ко мне, протянув вперёд раскрытую ладонь. — Вместо того, чтобы смирно ждать пришествия рыцаря, ты уже тут медведей пугаешь! Это не дело. Давай всё переиграем: ты пока привяжи себя к дереву, а я притащу назад косолапого!

Я напряг память, пытаясь припомнить этого парня, но прежде мы с ним никогда не встречались. Однако в его открытой улыбке было что-то подкупающее. А в глубине глаз я почувствовал боль — такую знакомую, но иную. Это почти сразу нас сблизило, а потому, спустя мгновение