Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл Страница 14

подходила к его смоляным волосам. Яснорада покраснела, понимая, что слишком долго его изучает, но и перестать смотреть не могла. Взгляд Богдана туманился, стоило ему тронуть струны. Он будто заглядывал внутрь себя в поисках того, для чего не находилось слов, но о чем мог поведать ей — всему миру — с помощью гуслей.

Их выступление пролетело как один миг. Яснорада с сожалением вздохнула. Вглядывалась в колдовские серые глаза, пока позволяло блюдце. Когда Богдан покинул сцену, не велела блюдцу следовать за ним — вместо этого концерт досмотрела.

— Это его мир, не мой, — прошептала она. То ли к Баюну обращалась, то ли к себе самой. — И все же я могу быть в нем гостьей.

Баюн завозился на полу. Подобрался, заглядывая в глаза круглыми, что пуговички, умными глазами.

— Гостьей, Яснорадушка. Но это не твой мир… Каким бы он ни был.

Она снова вздохнула, признавая его правоту. Ее мир — здесь, не в блюдце, и вечно прятаться от него она не сможет.

— Ты куда? — удивленно спросил Баюн, когда Яснорада начала собираться.

Она надела белое с серебром невестино платье, в волосы вплела черный шипастый цветок. В мире Богдана — Яви — цветы были совсем другие. Зеленью полнились, красками и свежим соком.

— Во дворец. Искать свое место.

День ото дня встречать и провожать мертвых — это все же не по ней. Она будет помогать Ягой, как помогала прежде… но ей нужно что-то еще. У Ягой были ее ведьмовские зелья и заколдованная избушка, у Баюна — мисочка сливок и караваи со скатерти-самобранки, у Богдана — его гусли. У Яснорады, так вышло, не было ничего. Кроме чужой только музыки, ее дивной отрады.

Яснорада уже несколько дней не показывалась наружу. Город, как и прежде, встретил ее ладными избушками, чистыми улочками и громадой дворца, что виднелся на горизонте. Все те же люди вокруг, все те же улыбчивые лица, все те же блуждающие по улицам звери из веток и глины. Ничего не изменилось.

И одновременно изменилось все.

Золоченая скорлупа дворца сменилась белоснежно-инеевой прохладой, когда Яснорада вошла в палаты Полозовых невест. Глянула на них — хрупких, точеных, изящных.

«Вы знаете, что вы все мертвы?» — хотелось сказать ей. Конечно, она не сказала.

Никто не спросил Яснораду, отчего так долго не появлялась во дворце. А она и рада — ничего не хотелось им объяснять. Потому просто взялась за неоконченное рукоделие. Будто не было Змея и реки Смородины, не было правды о том, что есть Явь, лишенный магии мир, и есть Навь, мир, до краев наполненный магией. И есть перекресток меж двух миров — мертвое Кащеево царство.

И все же день этот оказался особенным, непохожим на другие. Сначала к ней подсела Иринка. Самая юная, самая говорливая, все эмоции — от радости до печали — всегда на лице, будто на страницах открытой книги. Старшие невесты соперницу в ней не видели, но и не делились ничем. За Иринкой закрепилась молва девицы словоохотливой, не умеющей держать язык за зубами.

Иринка щебетала, торопясь рассказать, что произошло во дворце, пока в нем не было Яснорады. Как обычно, почти ничего. Им играл Олег (в этот миг перед глазами невольно всплыло лицо Богдана и вспомнилась его искусная игра), Драгослава создала новых тварей — с жемчужной шерстью и копытами, оставляющими золотые следы, а Мара вышила для царицы из серебряных нитей самую красивую во всем Кащеевом граде шаль. Говорят, та колола холодом, стоило ее коснуться.

Погруженная в омут мыслей Яснорада неторопливо вышивала. Иринку же ничуть не беспокоило, что ей не торопятся отвечать. Выложив последние вести, она, радостная, будто обновленная, упорхнула.

В трапезной Яснорада оказалась рядом с Настасьей. Когда раздался хрипловатый голос, Яснорада вздрогнула — настолько не ожидала, что та с ней заговорит. Она, признаться, побаивалась острой на язык невесты Полоза. Дерзкая, смелая, Настасья не боялась перечить даже Драгославе, в то время как другие заискивающе заглядывали в глаза и не скупились на льстивые фразы.

Впрочем, если верить Иринке, в какой-то момент благосклонность многих невест Полоза оказалась не на стороне Драгославы. Как флюгер на крыше следует за ветром, так и они — за теми, кто сильней. Все чаще невесты Полоза стали присаживаться рядом с царевной Марой. Заводили беседу, расточали приветливые улыбки. Драгослава злилась, ее твари получались красивыми, но… мертвыми. Стояли, словно статуи, сколько ни пыталась Драгослава вдохнуть в них жизнь, заставить их дышать и шевелиться.

Когда Иринка рассказывала об этом, Яснораде почудилось скрытое в ее голосе торжество.

Однако каждую из невест — кого раньше, кого позже — оттолкнула холодная отстраненность Мары. Беловолосая царевна никогда не улыбалась и не торопилась поддерживать беседы, не говоря уж о том, чтобы самой заводить. А если спрашивали о чем, отвечала коротко и односложно.

Поджав хвосты, невесты Полоза вернулись к торжествующей Драгославе. Но она помнила, как была слабой в их глаза. Как загодя, но проиграла. И память эта наполняла ее взгляд ледяной яростью.

— Тебе никогда не чудилось, что с рекой нашей что-то неправильно? — спросила Настасья.

— Ты про Смородину? — осторожно отозвалась Яснорада.

Еще бы не заметить: в реках Яви вода не источает жар, не раскаляет докрасна перекинутый через них мост.

— Смородина? — нахмурила густые брови Настасья. — Я про речку, что течет неподалеку от дворца.

— Нет. Ничего странного не замечала.

Настасья смотрела прямо перед собой. Светлые, с медным отблеском волосы крупными кудрями падали на грудь и спину.

— Что-то на дне будто меня зовет. Невидимое, так и шепчет. Я тяну руку, по дну шарю, а там и нет ничего.

У Яснорады от слов Настасьи и тягучести ее голоса морозец пробежал по коже.

— Прости.

Она и впрямь чувствовала себя виноватой. Что к ней обратились, а она не смогла помочь.

— Ничего, — с отрешенной полуулыбкой сказала Настасья.

— Почему ты мне это говоришь?

— Ты сама странная. — Невеста Полоза извиняюще улыбнулась, пусть ее слова не звучали ни издевкой, ни упреком. — Значит, не осудишь. И я думала, раз ты — дочь ведьмы, может, знаешь что-то…

«Знаю, — с горечью подумала Яснорада, — но моя правда тебе не нужна».

Остаток дня они просидели рядом, но больше не говорили.

С той поры начали невесты Полоза шептаться о Настасье, как прежде о Яснораде, ведьме-неумехе, шептались. И если Яснорада поначалу, пока духом не