Ибо кровь есть жизнь - Мэри Хелена Форчун Страница 13

– Убить?! – воскликнул Вальтер, вскочив на ноги.

– Да, убить, – спокойно повторил старец, – вонзить ей в грудь кинжал, который я дам тебе, при этом проклясть ее навеки и дать обет никогда более не вспоминать о ней намеренно, а если придет она тебе на ум невольно, то произнести еще раз то же проклятие.

– Ужасно, – вскричал Вальтер, – но есть ли что на свете ужаснее ее? Я это сделаю.

– Соберись с силами, и в следующее новолуние…

– Так, значит, мне надобно ждать до следующего новолуния? – перебил его Вальтер. – О, до тех пор либо ее кровожадность сведет меня в могилу, либо ужас низринет во мрак безумия!

– Этого не случится, – возразил волшебник, взял Вальтера за руку и повел его дальше в самое сердце гор. У подножия одной вершины он указал ему пещеру. – Здесь должен ты провести дважды по семь дней, – промолвил он, – все это время я буду оберегать тебя от ее смертоносных объятий. Здесь ты найдешь ложе и еду, коей хватит тебе на указанное время; но остерегайся соблазнов, ни за что на свете не покидай пещеру. Прощай же; в новолуние я явлюсь к тебе снова.

С этими словами старец оставил его, очертил своим посохом на земле окрест пещеры магический круг и исчез.

Дважды по семь дней провел Вальтер в этой уединенной расщелине, но никогда не пребывал он в совершенном одиночестве, ибо ни на миг не покидало его раскаяние, самое мучительное и неотвязное из всех человеческих чувств. В настоящем воцарились опустошение и смерть; в будущем предстояло ему совершить ужасное деяние, и оно поневоле затмевало в его воображении все, что могло принести с собою грядущее; память о прошлом отравляло сознание собственной вины, и вину эту ни с кем не мог он разделить. Если приходила ему на ум его прежняя, исполненная наслаждений жизнь с Брунгильдой, то немедля представал и ее нынешний ужасный образ; если возникали в памяти его безмятежные картины тихого счастья со Свангильдой, они тотчас же сменялись образом несчастной, скорбящей матери с умирающими детьми на руках; и так любое его воспоминание оборачивалось неутолимым раскаянием. Еще мучительнее выдались его ночи. Бродя вдоль магического круга, который не смела она переступить, Брунгильда еженощно призывала его: «Вальтер! Вальтер!» – и ее ужасный зов эхом отражался от пещерных сводов, неизменно пробуждая его от сна.

– Вальтер, возлюбленный мой, – молила она, – почему ты избегаешь меня? Разве не сладостно вместе умереть, наслаждаясь любовью, а потом вечно принадлежать друг другу за гробом? – Из пещеры не доносилось ни звука, и она продолжала: – Ты хочешь убить меня, любимый! Не убивай меня! Не убивай! Ведь тогда я буду проклята навеки, и ты со мною вместе.

Так она терзала его дважды по семь дней и, даже исчезая, лишала его сна. Наконец настало новолуние, черное, как деяние, что надлежало ему скрыть. В пещеру вступил старец.

– Отправимся же в путь! – сказал он Вальтеру. – Время наше пришло!

С этими словами он безмолвно подвел Вальтера к вороному скакуну, напомнившему ему о той злополучной ночи. Тут Вальтер поведал волшебнику, что еженощно повторяла ему Брунгильда, и спросил, воистину ли он теперь обречен на вечное проклятие.

– Столь далеко мой взор не проникает, – ответствовал старец, – кому под силу измерить бездну, отделяющую небо от земли? Возможно, это и так, но возможно, она просто хотела тебя испугать.

Вальтер замер в нерешительности, медля вскочить на коня.

– Соберись же с духом, – увещевал его волшебник, – тебе дана лишь одна попытка, а если она не удастся, кровопийца навеки обретет над тобою полную власть.

– Есть ли на свете что-либо ужаснее ее? – произнес наконец Вальтер и вскочил в седло, а волшебник последовал за ним.

Словно на крыльях бури, понеслись они вперед и вскоре спешились у дворца Вальтера. Все ворота сами собою распахнулись перед старцем, и вот они уже дошли до опочивальни Брунгильды и остановились у самого ее ложа. Погруженная в сладостный сон, прекрасная, как наутро после первой брачной ночи, предстала она Вальтеру; ничего ужасного не было в эту минуту в ее облике, самый подозрительный, самый недоверчивый взор не смог бы отыскать в ее красоте следов пребывания в могиле, она почивала как обычная земная женщина, и даже сновидения отражались в чертах ее; воспоминания о сладчайших часах, что провел Вальтер в ее обществе, витали над нею подобно ангелам-хранителям, умоляя его не совершать злодейства. Пораженный, Вальтер заколебался, стоя у ее ложа и едва удерживая дрожащей рукой кинжал, который передал ему старец.

– Сейчас или никогда! – промолвил волшебник. – Если сейчас ты уступишь ее обаянию и не решишься, то завтра она вновь приникнет к груди твоей и примется пить твою кровь.

– Ужас, ужас! – возопил Вальтер и, полуотвратившись от нее, вонзил кинжал ей в грудь, воскликнув: – Проклинаю тебя навеки! – И руку его оросила хладная кровь.

Еще раз отверзла она очи и устремила на него неподвижный ужасный взор.

– Ты будешь проклят со мною вместе, – изрекла она глухим, прерывавшимся голосом и опочила.

– Возложи десницу ей на грудь, – потребовал старец, – и произнеси клятву.

И Вальтер поступил, как было велено, и поклялся:

– Никогда я не вспомню о ней с любовью, никогда не вспомню о ней намеренно; а если невольно предстанет перед моим мысленным взором ее образ, то воскликну: «Проклинаю тебя!»

– Хорошо, – сказал волшебник, – дело сделано: предай же ее вновь земле, у которой ты безрассудно отнял ее, и не забывай о своем обете, ибо, если ты забудешь о клятве хотя бы раз, она вернется, а ты погибнешь безвозвратно! Прощай! Мы не увидимся более.

С этими словами он оставил покои Брунгильды, и Вальтер также бежал из опочивальни, не в силах вынести ужасного зрелища, и только коротко повелел своему преданнейшему слуге похоронить тело. После этого он спешно покинул дворец.

Ужасная кровопийца вновь упокоилась в могиле, но ее тень продолжала являться Вальтеру и терзать его. Вся жизнь его превратилась отныне в борьбу с мучительными образами прошлого, и чем более тщился он изгнать этих призраков из своей души, тем многочисленнее и сильнее делались они: так ночной странник, завлеченный блуждающими огоньками в болото, с каждым шагом тем глубже погружается в зловещую трясину, коей суждено стать его могилой, чем отчаяннее и испуганнее пытается выбраться. Фантазия Вальтера, казалось, отныне истощилась и не являла ему более ничего, кроме облика Брунгильды, который вечно представал ему горчайшим напоминанием о его несказанной вине. Иногда он видел перед собою Брунгильду с зияющей, кровоточащей раной на прекрасной груди, иногда в блеске юности, прелестной невестой, и она неизменно вопрошала его: «И ты нарушил мой могильный сон, дабы убить меня?» И Вальтер поневоле кричал вослед умирающей или юной невесте: «Проклинаю тебя навеки!» – и так повторял мысленно проклятие раз за разом денно и нощно. И все же его терзал страх, что когда-нибудь он забудет произнести это проклятие, узрит Брунгильду во сне, не прокляв ее, и тогда наутро пробудится в ее объятиях. Однако помнил он и последние слова умирающей: «Ты будешь проклят со мною вместе», – и воображал неизмеримую, словно чудовищная бездна, вечность страданий, которым не будет конца. Куда же мог бежать он от самого себя? Где искать мир, который вытеснил бы этот ужасный образ из его сознания? В хаосе войны, в вечной смене побед и поражений, ликования и отчаяния надеялся он если не обрести покой, то по крайней мере притупить все свои чувства; но тщетно. Страх, которого Вальтер никогда не знал, теперь овладел им всецело, обвив его, точно чудовищный спрут, тысячью щупалец: каждая капля крови, которой случалось упасть на него, представлялась ему хладной кровью Брунгильды, пролитой его собственной рукой; каждый умирающий чем-то походил на Брунгильду и, вперяя в него угасающий взор, произносил роковые слова: «Ты будешь проклят со мною вместе». И ничто не страшило его так, как смерть, и ужас