Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов Страница 10

– Вода здесь чистая и прозрачная, но не ночью, конечно, – словно прочитал его мысли Федор, остановившись рядом.

– Я так понимаю, Николай Александрович попытался погрузиться при свете дня?

– Конечно. Озеро не зря прозвали Глубоким – в нескольких шагах от берега дно резко уходит вниз. Но не отвесно, поэтому Николай Александрович рассчитывал, что ему удастся спуститься на достаточную глубину.

Корсаков кивнул и оперся на поручни причала. Хотя его и привели сюда обстоятельства в высшей степени трагические и загадочные, сложно было не насладиться теплым вечером, легким бризом, запахом хвои и тихим плеском воды.

– Как думаете, Федор, что сподвигло вашего хозяина погрузиться в озеро?

– Не могу знать. Николай Александрович всегда был здравомыслящим человеком, но в последние дни он переменился – когда услышал разговоры про свечение и звуки из озера. В ночь перед погружением он запретил слугам подходить к окнам, а сам остался в своем кабинете. Возможно, даже спускался к причалу. Но утром я застал его полным мрачной решимости, простите мне высокопарные слова. Будто он считал своим долгом что-то сделать. Но что – не могу сказать.

– Опишите, как прошло погружение.

– Конечно. Тем утром Николай Александрович повелел доставить на причал костюм и все оборудование. Должен отметить, что он был выдающимся инженером, поэтому принадлежности для погружения дорабатывал самостоятельно. Мы установили три прибора: насос для закачки воздуха, лебедку и говорильный шнур.

– Говорильный шнур? – переспросил его заинтересованный Беккер.

– Да. Николай Александрович придумал специальный шнур, крепящийся к шлему. С нашей стороны устанавливалась трубка, похожая на телефонную… – Федор остановился и попытался пояснить. – Это, знаете, такое изобретение…

–…которое позволяет по проводу переговариваться с людьми на большом удалении, – кивнул Корсаков. – Знаю о таком. Но где вы-то его успели увидать?

– Предприятие Николая Александровича занималось разработкой усовершенствованной телеграфной линии, – ответил Федор. – В частности, за несколько недель до своей гибели он ездил в Нижний Новгород[6] на испытания, а я его сопровождал.

– Любопытно, продолжайте, – попросил Владимир.

– Да мне нечего особо добавить. Николай Александрович опробовал одно из своих изобретений на скафандре. Когда он говорил достаточно громко, то я мог слышать его через шнур. Обратно, правда, связь была хуже.

– И все равно – ничего себе, – с искренним уважением протянул Постольский.

– Но все же вернемся к погружению, – напомнил Корсаков.

– Конечно. Николай Александрович взял вешки и гарпун…

– Гарпун? – Владимир удивленно вскинул брови. – От кого он там гарпуном отбиваться собрался? От водяного?

– Не могу знать. – Федор поморщился, словно неудачная шутка про его хозяина ранила его. – Он рассчитывал ставить вешки через каждые двадцать шагов, чтобы не сбиться на обратном пути. В случае необходимости мы также могли вытянуть его лебедкой.

– Но не вытянули…

– Нет, – грустно подтвердил Федор. – Сначала все шло благополучно. Николай Александрович опустился под воду с головой. Он то и дело кричал мне в трубку: «Двадцать шагов, первая вешка», «Двадцать шагов, вторая вешка». Потом замолчал, но продолжал отвечать, когда я спрашивал его. Говорил: «Да, да, вешки стоят».

Чем дальше вспоминал камердинер, тем мрачнее он становился.

– Затем он воскликнул: «Что это?» Я спросил, что он видит, но Николай Александрович не ответил. Я предложил вытащить его лебедкой, но он запретил: «Нет, я иду дальше». Прошло несколько минут. Я слышал, как он что-то бормочет себе под нос, но не мог разобрать слов. Несколько раз просил его говорить громче, но безуспешно. А потом, внезапно, я отчетливо услышал, как Николай Александрович говорит: «Господи, это правда! Он здесь!» А затем закричал. Дико. Захлебываясь криком, не водой. Мы тут же потянули лебедку назад, но она шла слишком быстро. Я понял, что Николая Александровича на другом конце нет. И действительно, мы вытянули лишь оборванную леску. То же самое случилось со шлангом для воздуха и говорильным. Мы бросились на поиски. Прочесывали озеро на лодках, ныряли на глубину. Но костюмами никто из нас пользоваться не умеет, а без них достигнуть дна невозможно. Хозяйка говорит, что с этим домом и озером что-то не так. Как вы понимаете, теперь я с ней согласен. Что бы ни обитало там, на дне, оно забрало Николая Александровича.

* * *

Корсаков отпустил Федора, оставшись в компании Постольского и Беккера. Он снял обувь, закатал брюки и уселся на край причала, свесив ноги в воду. Помедлив, Вильям Янович присоединился к нему, задумчиво бултыхая ступнями. Постольский, возможно, и хотел бы последовать их примеру, но форменная одежда не славилась своим удобством, а разоблачаться он не намеревался. Поэтому поручик просто опустился рядом на доски причала. Корсаков обратил внимание на почти полное отсутствие мошек и комаров, казалось бы неизбежных вечером на берегу. Возможно, это тоже был некий зловещий знак, но пока эта особенность Владимира скорее радовала.

– Итак, господа, что скажете? – обратился он к своим спутникам.

– Запутанное дело, – отозвался Павел. – Конечно, у нас на руках пока слишком много непонятного. И ты, безусловно, куда опытнее меня в этих делах, поэтому, может, и не согласишься. Но я пока не уверен, что мы столкнулись с чем-то действительно необъяснимым.

– Похвальный скепсис, – хмыкнул Корсаков. – А что же касается страхов Коростылевой? Странных звуков и шорохов в доме?

– Ты сейчас меня испытываешь, да? – догадался Постольский. – Это все можно списать на расстройство и временное помешательство из-за смерти мужа.

– А как объяснишь перемены в характере Николая Александровича?

– Пока никак, – признался Павел. – Но, быть может, мы найдем что-то в его бумагах, что прольет свет на его поведение. И давай не будем забывать, что Коростылев – выдающийся инженер. Он явно не мог заниматься развитием телеграфа один. Это вотчина военных, а значит, без них не обошлось. Возможно, на Николая Александровича оказывали давление другие державы.

– А что же он такого увидел на дне, как говорит Федор? Германского шпиона? – не отставал Владимир, испытующе глядя на приятеля.

– Что угодно. Там темно и глубоко. Он вполне мог перепугаться, увидев, скажем, рыбу. Или бобра, например.

– Только рыба, как мы уже знаем, исчезла или погибла, – парировал Корсаков. – А для бобра глубоко, не находишь? И что тогда за свет описывали слуги?

– Позвольте, я встряну в ваш разговор, ибо у меня есть одна теория, – подал голос Беккер.

– Конечно, Вильям Янович, поделитесь, – повернулся к нему Владимир.

– Служанка Натальи Аркадьевны упомянула