Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова Страница 25

– Дети, убегайте! – жалобно воскликнул бедный старик, трясясь от страха. И тут все кинулись в россыпную. Никому не хотелось сдерживать напор неуправляемого ужаса пустыни. И тогда старик поднял над головой посох, надеясь напугать животное, но оно лишь рассердилось и боднуло бедного учителя своей огромной головой. Издав протяжный стон, старик упал на землю, будто мешок с песком. Еще секунда – и он уйдет к праотцам раньше, чем он мог себе вообразить. И тогда Инк, который от страха не двигался с места, поднял руку и применил естествознательские навыки. Они были весьма слабы, даже ничтожны, но на муравья оказали поистине магическое действие, морда тут же испуганно скрылась в загоне и больше не показывалась. Инк в два счета подскочил к страшной двери и плотно ее запер; с лица его стекал пот, а руки еще дрожали от пережитого. Учитель лежал рядом на песке без сознания, ребята трусливо убежали. Только он один, а напротив – уродливый загон, поистине внушавший ужас.

Инкард в бешенстве кинулся за остальными. Он знал, где искать виновника произошедшего – в таверне. Быстрее урагана забежав внутрь, он с кулаками накинулся на бывшего приятеля.

– Как ты мог, придурок! Я же говорил тебе, говорил! – не своим голосом вопил Инк, трясясь от неудержимой истерики, охватившей все его существо.

Драчунов быстро разняли и грубо выдворили из таверны, пригрозив пожаловаться родителям.

– Дрался в публичном месте. Сбежал с урока. – Лаконично объяснил толстый фуражир, сопровождавший Инка до его жилой пещеры-камеры.

– Инкард! Мой сын – драчун! Не верю, не хочу верить! – расстроенно восклицала Павлия, во все глаза глядя на провинившегося. – Зачем ты это сделал?

– Подумаешь, подрался, – вдруг вмешался Нороган, который тоже присутствовал при неприятном семейном объяснении. – Мальчишки всегда дерутся, ты слишком принимаешь все близко к сердцу.

Причины неожиданного заступничества со стороны ненавистного отчима были непонятны Инку, однако, несомненно, это послужило ему на пользу, ибо избавило от необходимости объяснять.

– Прости меня, мама, – заученным тоном проговорил Инк и ушел в свою комнату. На душе у него скребли короеды, и его вдруг охватила такая беспросветная печаль, что он сел на кровать и надрывно заплакал, вжимаясь спиной в холодную каменную стену своего пристанища.

***

На следующий день уроки в куттабе экстренно отменили. Всех родителей учеников попросили прийти. С Инком были Нороган и Павлия. Старейшина собрал присутствующих вокруг себя, а сам расположился в центре этого живого кольца напротив горящего костра, который зловеще отражался в его черных зрачках и драгоценном камне на посохе. Собрание это было молчаливым, мрачным и походило скорее на похоронную процессию; родители и ученики, подпавшие под власть гнетущей атмосферы, подавленно молчали, ожидая вердикта главного учителя школы.

– Случилось ужасное: один из отроков проявил невиданную жестокость по отношению к другим, выпустив муравьев из загона. Подобная шалость могла привести к смерти любого из нас. Боюсь, нам придется отчислить зачинщика. У нас имеется на примете двое подозреваемых; они уже несколько дней кряду совершали разные проступки, но вчерашний поистине превзошел по своей жестокости все остальные! Инкард и Саиб, подойдите к огню!

Родители охнули, глядя как двое подозреваемых на негнущихся ногах идут в центр круга. Инк краем глаза увидел, как вытянулось лицо матери, а в уголках ее глаз заблестели слезы. Заметил он также и то, как помрачнело лицо Норогана, сделавшись жестоким и непримиримым.

Неужели его обвинят в таком постыдном и подлом проступке? Впрочем, ему нечего бояться, совесть его чиста.

Старейшина суровым взглядом обвел провинившихся.

– В случае чистосердечного признания вина ваша смягчится, – строго изрек он.

– Это не я, не я, – жалобно хныкал Тушкан, мелко трясясь всем своим худеньким телом. Инкард подавленно молчал, боясь даже взглянуть на мать. Он всем сердцем ненавидел оправдываться, ибо это очень живо напоминало ему те жуткие минуты, когда Нороган собственноручно вбивал в него эту необходимость.

– Тут не нужно признание, я и сам догадываюсь, кто виновник! – вдруг раздался чей-то басовитый голос. Первые ряды всколыхнулись, и вперед выступил большой бородатый армут с длинными синевато-коричневыми руками, покрытыми черными жесткими волосами. – Это мой сын сделал! Я уже не раз побивал его палками за проказы, но теперь места живого не оставлю. Ууу, гаденыш! – гневно восклицал он, потрясая в воздухе волосатой рукой.

– Это не я, папа, не я! – униженно молил Тушкан, рухнув на колени. Инк потрясенно смотрел на эту нелицеприятную сцену. Его отношения с отчимом тоже были далеки от идеала, однако Нороган и не являлся ему родным отцом. А здесь ситуация была прямо противоположной.

– Я накажу его с такой жестокостью, что он несколько дней ходить не сможет. Однако прошу вас, блистательный старейшина, не отчислять моего сына из куттаба. Речь идет о его будущем. Клянусь бородой, он больше никогда даже не помыслит о шалостях.

Голос мужчины звучал в целом заискивающе, однако в нем проскальзывали такие жестокие нотки, что сомнений не оставалось: после собрания любящий отец приведет в исполнение все свои угрозы до единой. Наверное, и Тушкан понял, что пропал, ибо принялся еще пуще рыдать, униженно извиваясь в песке, будто змея. Вся эта сцена выглядела столь отвратительной, что Инкарда начало мутить. В его глазах мельтешили огни от костра, эти ужасные волосатые руки, – мерзкие, ибо причиняли боль родному сыну, в ушах звучали униженные рыдания и взволнованные перешептывания родителей, а нос его ощущал неприятную сладковатую вонь от маслянистых тел армутов – все это болезненно сказалось на общем состоянии мальчика. У него сильно закружилась голова.

– Это не он сделал. А я. – Послышался вдруг среди всеобщего хаоса его тихий дрожащий голос. Он прозвучал как бы отдельно от него самого, словно принадлежал кому-то другому.

– Что? Повтори, отрок! – суровым голосом провозгласил старейшина, безжалостно впившись своим орлиным взором в хрупкую фигуру мальчика, стоявшего рядом с ним.

– Я открыл загон с муравьями, – сказал Инк чуть громче и медленно поднял голову. В эту минуту он вдруг остро осознал, что на самом деле прав и поступает благородно. Мальчик до конца не понимал, откуда в его голове взялось это непоколебимое знание. Просто раз испытывав на своей шкуре жестокость другого человека, он смог глубже войти в положение Тушкана, посочувствовать ему и искренне пожалеть. Осознание своей правоты придало Инкарду небывалой смелости, что с ним ранее никогда не случалось. Он с немым вызовом посмотрел на мерзкого отца Тушкана, отвратительно ухмылявшегося своими толстыми