Воля дороже свободы - Анатолий С. Герасименко Страница 24

– Что там светится? – спросил Петер немного погодя.

Кат вгляделся сквозь мглу. Высоко над крышами мерцала красная искорка.

– Обелиск Победы, – сказал он. – Местные после войны поставили.

– И кого они победили?

Кат сплюнул в лужу.

– Сами себя.

Петер перешагнул через мелкий, но бурный ручей, что тёк из водосточной трубы.

– Демьян, я могу говорить откровенно?

Кат завозился, поправляя игломёт под плащом. Громоздкое оружие было предельно неудобным: чувствительно тыкалось в рёбра, цеплялось дурацкой мушкой за рубашку и постоянно норовило вывалиться из-за пазухи наружу, под струи ледяного дождя.

Не дождавшись ответа, Петер продолжал:

– Нехорошо как-то получается. Он всё-таки её брат. А она его хочет убить. И мы вроде как в этом помогаем.

– Он её вроде как в рабстве держит, – бросил Кат.

– Ну да, – подхватил с жаром Петер, – Этот рогатый, конечно, гад последний. И отвратительно, что у них на Танжере рабы везде. И то, как с ними принято обращаться – это тоже ужасно. Но убивать… Тем более – родного брата…

Лицо у него было мокрым и несчастливым.

– Как вообще можно сестру в рабыни взять? – помолчав, спросил он. – А то, что она в конце рассказала… Как он её…

– Законом не запрещено, – Кат снова поправил игломёт. – Это же Танжер. Да и похеру. Пусть сами разбираются. Сюда давай.

Они свернули в переулок, подальше от людских глаз – что было, пожалуй, излишним, так как на улице, кроме них, не водилось прохожих. Петер долго не мог развязать мешочек с песком из Разрыва: стоял, горбясь, под чьим-то жёлтым окном, без толку дёргал отсыревшие тесёмки. Кат ждал. Дождь молотил его по макушке, словно вознамерился продолбить череп.

Наконец, Петер справился. Высыпал на ладонь щепоть песка, вцепился Кату в предплечье.

– Раз, два, три, четыре… – начал Кат.

«Солнце, – думал он. – Солнце, солнце, солнце…»

Холод принял их в объятья.

Волосы Ката, насквозь промокшие, облепили голову ледяным шлемом. Дуновение ветра, несильное, даже с какой-то ленцой мазнувшее по лицу, заставило попятиться и закрыться рукой. Петер издал короткий задыхающийся звук, словно его ударили под ложечку.

Днём в Разрыве царила жара, но по ночам она уступала место мёртвому холоду. И темноте. Впрочем, тьма была относительной: немного света всё же давали звёзды, сложенные в незнакомые созвездия.

– Ох, мама, – сказал Петер на своём языке и тут же перешёл на божеский: – Я думал, там холодно было… А тут-то ещё холодней!

– Стой здесь, – сказал Кат сквозь зубы, – я сейчас.

Он полез вверх по склону ближайшей дюны. Ночь в Разрыве почему-то всегда оказывалась холодней ночи того мира, откуда держишь путь. Даже если пришёл из зимнего Китежа, где куры несутся замороженными яйцами, Разрыв встретит тебя ещё более лютой стужей…

Тут откуда-то снизу раздался негромкий треск, а через секунду левой ноге стало очень свободно.

– Срать мне в гроб, – произнёс Кат раздельно.

Опустившись на корточки, он нашарил в потёмках обрывки шнурка и выругался ещё раз. Неизвестно, сколько предстояло топать по пустыне, прежде чем найдётся точка перехода. И Кату совершенно не улыбалось делать это в ботинке, спадающем со ступни. Он потянулся, чтобы связать шнурок, но проклятый игломёт упёрся стволом прямо в пах. Когда же Кат, бранясь сквозь зубы, попытался его пристроить удобнее, пистолет каким-то образом проскользнул вниз и едва не выпал наземь.

Кат живо представил, что будет, если мелкий песок Разрыва набьётся в деликатный, стреляющий иголками механизм, и с шипением выдохнул.

– Петер, – позвал он, – поди-ка сюда.

Петер подошёл. Кат сунул ему игломёт и занялся шнурком. Волосы лезли в лицо, ветер сыпал в глаза невидимую мелкую пыль, шнурок зажил собственной подлой жизнью и выскальзывал из пальцев, словно юркий червяк. Кату очень хотелось посмотреть на духомер, но он запретил себе отвлекаться и сосредоточился на самом важном – ловил и связывал лохматые концы, и упускал их за миг до того, как затянуть узел, и вновь ловил, и снова связывал, и опять упускал, и снова…

Минут через пять он победил шнурок и с хрустом распрямился. Прохрипел, протягивая руку:

– Давай.

Петер вернул игломёт. Кат спрятал оружие за пазуху и глянул на духомер. Тот светился, притом довольно бодро: пневмы было ещё вдоволь.

Кат перевёл дыхание и прислушался к себе.

– Туда, – показал он и двинулся вперёд, глядя под ноги, чтобы ненароком не потревожить кусты песчаного винограда. Петер шёл за ним – след в след.

Ледяной ветер пытался забраться под плащ, желая, по-видимому, согреться. Звёзды перемигивались, будто что-то знали, но условились молчать.

– Демьян, – сказал вдруг Петер. – Извини, не хочу показаться грубым. Но это неправильно. То, что ты хочешь сделать.

Кат сделал губами, как извозчик: «Пр-р-р».

– Правильно, неправильно, – сказал он, не останавливаясь. – Без разницы. Ты вон тогда засунул деньги парню в карман. Правильно сделал?

– Да, – сказал Петер с упорством.