Громов: Хозяин теней 5 - Екатерина Насута Страница 8

Нервный почерк. Буквы скачут, то поднимаясь над строками, то волной уходя ниже. И ни хрена не понятно. Не в том смысле, что нечитабельно. Но какие-то низкоуровневые потоки, градации, коэффициенты. Рисуночки вот тоже имеются. Графики отношения чего-то к чему-то, явно на глаз составленные. Ага, а вот и пара рун каких-то, карандашом обведены участки соединения. В общем, это явно не личный дневник, в котором папенька рассказывает печальную историю своей жизни, заодно называя имена всех злодеев.

Во второй — то же самое. И в третьей. Скорее уж на рабочие заметки похоже. И разбираться в них точно не мне. Прям ощущаю, что умом для столь высоких материй не вышел.

Книги под стать тетрадям. «Основы прикладного зельеварения». «Фактор комплиментарности в составлении схем третьего уровня». И «Практическое применение математических моделей в артефакторной схематронике»

Это вообще что-то на сильно умном.

Но Мишка книги разглядывал внимательно. А потом, открыв одну, печать показал:

— Это из библиотеки имперского университета, — пояснил он. — Видишь, двойную отметку? Закрытая секция.

То есть, папенька книгу скоммуниздил? Нехорошо, однако.

В остальных шкафах какие-то банки, склянки, посуда лабораторная. А спиртовку я даже узнал. Коробки и коробочки. Я заглянул в одну. Зерно какое-то из мутного стекла.

— Алмазы, — сказал Мишка. — Неогранённые.

Охренеть.

То есть, поместьице папенька при желании приобрёл бы без особого напряга. Алмазы я вернул в коробочку и сунул нос в другие. Красненькие стекляшки оказались рубинами. А вот зеленых камушка было только два.

Надо будет прибрать.

Мишка нахмурился, когда я ему эту мысль озвучил.

— Это как-то… неправильно, — произнёс он. — Одно дело бандитов грабить…

— Мы не грабили, — я поправил братца. — Мы проводили реэкспроприацию.

Ещё по прошлому миру помню, что чем сложнее звучит термин, тем большее почтение внушает.

— А тут тоже? — Мишка вернул коробочку на полку.

— Тут? Тут, между прочим, наше с тобой законное наследство. Нам ещё род восстанавливать. Так что, пригодятся… хотя, можно и оставить. Но тогда дом придётся выкупить.

А что, хороший тайник. Вот прям отличный. Столько лет всё в сохранности пролежало.

— А если он всё-таки жив? — уточнил Мишка. — Отец.

— Тогда алименты.

— Что?

А, здешний мир до этого понятия не доразвился.

— Содержание, — поправляюсь. — Твоё и моё, и Танюшкино. Отец ведь должен содержать своих детей, так?

— Естественно.

— Вот. А он не содержал. И значит, на нём долг.

— Я никак не могу привыкнуть к твоему цинизму. Хотя… в этом действительно что-то да есть, — Мишка поднял крышку очередной коробки, но в ней обнаружился сыпучий белый порошок. В следующей — пробирки с пылью, которая при прикосновении слабо засветилась.

— Это чего? — я поглядел на братца.

Точно не скажу. Я всё-таки не получил образования. Но почему-то мне кажется, что здесь собраны весьма ценные ингредиенты.

Наследство с каждой минутой нравилось мне всё больше. Вот книжку в библиотеку надо будет вернуть. Передам через Карпа Евстратовича. А то нехорошо как-то библиотеки грабить.

Приборы тоже имелись, на другой половине лаборатории. Я туда только глянул, и замутило сразу, потому что вон тот паук, подобравший лапы, был почти точной копией уже виденного нами. И крестовина имелась. И тонкие золочёные провода, скатанные аккуратными клубочками. Из каждого выглядывала длинная игла.

— Это… — Мишка остановился и лампой поводил. Металл бликовал, отражая свет. — Это ведь… похоже, да?

— Да.

А что тут ещё скажешь. Не просто похоже, а прямо копия вон.

Или прототип?

Но важно не это. Важно другое. Что он в подвале делает? Или папенька ставил эксперименты… тут? Прямо вот тут? Нет. Это ж в голове не укладывается… тут люди. Точнее там, наверху. Соседи. И они бы заметили… что? Что кто-то тащит в подвал сопротивляющуюся жертву? При этом демонически хохоча и рассказывая на всю улицу, что станет с нею делать?

Вот-вот… если кого и доставляли, то тихо. Но… ведь кроме соседей была матушка. И прислуга… ладно, матушка Савки боялась за себя и сына. Она бы предпочла сделать вид, что ничего не знает и не понимает. Прислуга? Та не жила постоянно. Можно было бы и тихую ночь подобрать, когда прислуга к себе убралась. Но всё одно, без помощи было не обойтись. Та же лестница вон, по ней и одному спуститься тяжко, а с жертвой на горбу и вовсе…

Я потряс головой.

Хрень это всё. Но зато понятно, что папенька с Алхимиком как минимум тесно связан. По крайней мере этой вот машиной. Кто её придумал, когда… или по одним чертежам строили?

— Сав, — окликнул Мишка сдавленным голосом. И я обернулся. Надо же, завис, похоже, в думах и не заметил, как братец отошёл. Он стоял в дальнем углу, над огромным ящиком, крышку которого придерживал одной рукой. А второй — лампу керосиновую.

Я подошёл.

Вот прям не хотелось, но подошёл, потому что Мишка в этот ящик пялился. И вид у него был… ну такой… мрачный? Ошалевший? Недоверчивый? Всё и сразу. От этого ящика хотя бы не воняло. Точнее воняло, но не разлагающейся плотью, а миром кромешным. И запах этот снова вызвал свербение в носу. И от него, от запаха, я расчихался.

— Это… что? — спросил Мишка, хотя как по мне ответ был очевиден.

— Кости, — я сунул руку внутрь и подхватил череп.

— Ч-человеческие?

Кости, к слову, были чистыми, что тоже странно. Ни иссохшейся плоти, ни пергаментной кожи, которая к ним прилипла. Желтоватая поверхность, гладенькая такая. В какой-то момент мне даже показалось, что это подделка. Из пластмассы. Правда, я вспомнил, что пластмассы в этом мире ещё нет. А череп очень даже настоящий. Вот только… не спец я по человеческим черепам, но конкретно от этого разило тьмой. Точнее она пропитала кость. Да и сам череп… странноватый. Не округлый, скорее приплюснутый, вытянутый какой-то. И челюсти тяжелые. А клыки крупные, выдающиеся.

— Нет, — я повернул его другой стороной. — На человеческий не похоже. Скорее… обезьяна?

— Уф, — Мишка выдохнул с явным облегчением. — Подержи… знаешь, у обезьян они поменьше. И более плоские.

— А ты откуда знаешь?

— Ходил на открытые лекции в Университет. Там иногда проводят, для всех желающих. Тогда выступал профессор Кальен. Он сам француз, но переехал к нам… его