Шимун Врочек - Питер Страница 42

Телефон звонил, не переставая.

Иван ещё во сне услышал этот звук, монотонно-режущий, раздражающий своей бессмысленностью. Тррр, тррр, тррррр.

Звук резал нервы. Иван застонал сквозь зубы, уткнулся в подушку, перевернулся на бок, накрыл подушкой голову… Не помогло. Звук с лёгкостью проникал сквозь слои ткани, втекал, врезался в уши, словно диггер проникал в ВШ, лихо орудуя ломиком и чьей-то матерью. Трррр.

ТРРРР.

Когда ТРР стало огромным, как станция Невский проспект, Иван не выдержал. Скатился с матраса, открыл глаза. Что это? И резко, словно с разгону, пришел в себя. Вернулся из снов в материальную оболочку — и чуть-чуть не поместился. Болело сердце. Иван не понимал в медицине (а кто в ней сейчас понимает? Разве что военмедики с Площади Ленина — говорят, у них там сохранилось всё с довоенных времен), но это он понимал. Сердце часто, неравномерно билось, во рту пересохло, на языке был кислый привкус. С годами каждый недосып давал подобное. И слабость. Плевать.

ТРРР-трррр-ТРРР.

Иван зажмурился, помотал головой. Звук шёл из соседнего помещения. Телефон? Откуда здесь телефон? Иван встал, пошатываясь, добрел до двери. Линейные размеры проёма менялись на глазах — такого жуткого пробуждения Иван давно не помнил. Колбасит просто.

Трррр! Возьми, наконец, трубку.

Откуда у старика работающий телефон? С кем ему говорить? Со станции провели кабель?

Иван шагнул в проём. Оперся о косяк для лучшей опоры, старательно зажмурил глаза, открыл — всё равно фигово. В глазах был туман.

Ещё попытка. Наконец, Иван увидел. В комнате, что вчера показывал ему старик, на канцелярском столе, звонил серый телефон. Не может… Иван шагнул вперёд, непослушными, деревянными пальцами схватил трубку, поднес к уху.

Телефон замолчал. Иван смотрел на серый гладкий корпус с чёрными кнопками и думал, что это галлюцинация. Точно, глюки. Вот и показалось…

— Алло, — сказал Иван.

Долгая пауза.

Щелчок.

— Кто у аппарата? — наконец спросили оттуда резким повелительным голосом.

— Горелов, — сказал Иван. Надо же привыкать.

— Слушай приказ, Горелов. Вторая линия переводится в режим автономности. ГУС «Дачник» в режим военного времени. Общая готовность пятьдесят минут. Вы поняли? Общая готовность пятьдесят минут. Основные убежища приготовить к приёму людей. Получено подтверждение сверху. Повторяю, получено подтверждение…

Иван слушал. Холод заполз от пластмассовой прохладной, гладкой, неприятной на ощупь, трубки в ухо, затем в середину головы, затем начал спускаться по пищеводу в желудок. Скопился там, как пролитая ртуть, тяжёлым бликующим пятном.

— …о запуске. Подтвердите приём информации. Горелов, заснул?!

— Подтверждаю, — сказал Иван.

— Горелов, слушай, — голос вдруг утратил железобетонную твердость, помертвел, обмяк, словно из него вытащили опорную арматуру. — Всё кончено. Забудь о тридцатой бис, спасай людей. А я… я, пожалуй, выпью и выстрелю себе в висок. Горелов, спаси людей, я тебя прошу. Это бессмысленно… будь в этом хоть какой-нибудь смысл, я бы попытался сам, но смысла нет, — голос начал смеяться. Ивану послышалось за спиной говорившего чьё-то дыхание. — Они идут. Знаешь, я надеялся, что этот день никогда не наступит. Я надеялся хотя бы не дожить до него. Умереть… да хотя бы от рака. Почему нет? Рак хороший выбор. По крайней мере, у меня осталась бы надежда. А сейчас я смотрю в будущее и там чернота. Знаешь, как у атеистов. Ничего. Нофинг. И я не могу смотреть в глаза людям. Всё. Ты передал приказ?

Ивану вдруг захотелось успокоить того, на том конце провода.

— Да, я передал.

— Спасибо, Горелов. Почему я никогда не замечал, что мир вокруг существует? Знаешь, жена жаловалась, что я не умею гулять вместе с ними — с ней и с дочкой. Что я всегда выжидаю время, чтобы отправиться куда-то ещё. Что-то там делать. Я всегда был занят. А сейчас мне до смерти хочется назад эти пять минут. Вот эти пять минут в осеннем парке. Было пасмурно, сыро, красные листья. Я помню, Горелов. И дочка бежит, раскинув руки. Сырые листья. И жена рядом. Мне так не хватает этих пяти-двух-одной минуты. Чтобы она добежала до меня. Нет, чтобы смотреть на неё, я хочу потрогать её волосы. Вот эти мягкие, спутанные. Белёсо-серые. В такие моменты, как сейчас, понимаешь, кого на самом деле ты любишь. Это не слова. Это вот такие моменты. Вон она бежит. Если смерть — это вечность, я хочу вечность в красных листьях. И дочка бежит ко мне. Папа! — кричит она. Это жутко сентиментально, да, Горелов? Горелов, не молчи, Горелов, пожалуйста. У меня больше никого не осталось.

Тёмное ничто. Если бог есть, пусть даст им свет, а я могу и так. Темноту я переживу, если буду знать, что у них будет свет.

Мы уничтожили себя. Сейчас, пока ракеты ещё летят, эти пятнадцать минут… Если бы я мог, я бы умер от стыда. Перед ней, перед дочкой. Глупо, Горелов? Не молчи, Горелов.

Пожалуйста, не молчи.

Пожалуйста.

Гудки.

Иван положил трубку.

— Что это было? — Иван приблизился к старику, схватил за грудки. — Что?! Это?! Было?!

Слепые глаза старика глядели куда-то над плечом Ивана. Старик повёл головой.

— Телефон?

— Да, блин! Телефон, блин!

В следующее мгновение Иван понял, что падает. Жилистая рука старика отправила его… ох!

Иван покатился по полу, в глазах потемнело. Он наконец остановился, скрючился. Суровый дед… сука.

— Дыши глубже, — посоветовал старик. — А с телефоном есть простое объяснение…

— К-к… — Иван задохнулся. Боль электрическими толчками изливалась из солнечного сплетения, лишала сил. — К-какой ещё…

— Запись, — сказал старик. Голова его была слегка задрана, словно он прислушивался к чему-то, белые глаза были не здесь, а где-то в другом месте.

— Что?

— Хех. Обычная запись, — произнес старик обычным ехидным тоном. — Это же полувоенный объект. Тут все разговоры положено записывать.

— А кто тогда звонил? — спросил Иван, уже зная ответ.

— Твоя судьба, — сказал старик звучно и вдруг сломался, захохотал, скаля уцелевши зубы. — Автомат звонил, конечно. Это же хрен знает когда было. А сейчас какой-то контакт замкнуло и всё сработало. Вызов и работа автоответчика.

— Чего-о?

— Не было никаких чудес, Иван. Никакой мистики в метро нет, понимаешь? Заруби себе на носу, салага.

— Что ты собираешься делать дальше?

Иван почесал лоб. Отвечать глупо, не отвечать — обидеть старика. Он серьёзно спрашивает, сразу видно.

— Давай угадаю, — сказал старик. — Мстить, верно? Убьешь своих врагов?

САЗОНОВ, ОРЛОВ, МЕМОВ.

Необязательно в таком порядке.

— Да, — сказал Иван. — Примерно так.

— Предположим, над этой твоей целью есть цель более высокого уровня, более глобальная… Что ты будешь делать? Выживание не одного человека, как в твоем случае, а человечества.

— Спасти мир?

— Очень смешно, — сухой тон старика. — Но да, почти. Ты хоть понимаешь, что значит для человечества ЛАЭС?

Опять снова здорово. У старика явно какая-то нездоровая мания к этой ЛАЭС.

— Дед, я тебя очень уважаю, но не сейчас. Может, когда-нибудь потом, ладно? Давай так — я разберусь со своими делами и подумаю, что сделать с твоими. Даже лучше — я дам тебе слово диггера. Хочешь?

Старик некоторое время молчал, точно обиженный. Лицо подёргивалось.

Жаль, но сейчас не время для такого похода. Старик кивнул. Ладно.

— Вернешься в Альянс? — спросил он наконец.

— Прямой путь мне закрыт, — сказал Иван, радуясь, что старикан совсем не замкнулся. — Через Восстания мне не пройти.

Старик вздохнул.

— Если я не могу тебя отговорить, то могу помочь. Поднимись до Выборгской. Там есть сбойка — переход в тоннели кольцевой линии. Их начали строить перед самой Катастрофой, но так и не закончили.

— Я знаю.

— Ты будешь перебивать или дослушаешь, наконец?! — раздражился старик. — Найдешь проводника. Он проведет тебя… куда тебе нужно попасть?

Иван обдумал варианты. Из друзей у него остались только Пашка и Шакил. Но до Пашки надо ещё добраться, он, скорее всего, уже на Василеостровской… Тогда да. Шакилов может помочь. На Сашку можно положиться.

«Если он ещё жив».

— Для начала — на Невский.

— На Невский. Значит, синяя ветка. Дойдешь до Чёрной речки, там через Петроградскую и Горьковскую пойдёшь вниз, до Невского.

Вариант, конечно. Иван помолчал. Если бы не одно «но»…

— Тоннель же затоплен?

— Там есть проход. Можешь мне верить. Новая Венеция, слышал?

В дальней комнате обнаружился целый ящик старых советских противогазов. ГП-4, определил Иван. Вот изолирующий ИП-2М. Старье, но почему нет? И куча регенеративных патронов к нему. Иван поднял и прочитал на донце банки «Годен до 2008 года». Н-да. И много тут такого добра?