Сергей Вольнов - Приговоренные к войне Страница 38

Лицо Жукова помрачнело, исказилось, словно заныли все возможные старые раны.

– Ничего, Данила Петрович, ничего… Время отделит семена от плевел. Вождей от партий. И партии от народов. Всё станет на свои места. Вот только жаль – людей не вернёшь! Настоящих мужиков, профессионалов, героев… Нельзя их забыть! Как и нельзя забыть все преступления тех сволочей, на чьей совести ничем не оправданные репрессии и аресты, и высылки членов семей в места не столь отдалённые… – Он положил тяжёлую руку на плечо Данилы Ерёмина. – Я ведь знаю Рокоссовского. Не понаслышке. Дружил я с ним, Данила Петрович. Учился в одной группе на Курсах усовершенствования командного состава кавалерии в Ленинграде… И потом – совместно работал в Седьмой Самарской кавалерийской дивизии. Могу сказать только хорошее. Решительный и твёрдый военачальник. Настоящий военный талант и светлый ум. Не сомневаюсь, что немало таких же было среди тысяч, погибших в застенках и лагерях, оклеветанных настоящими врагами народа…

Потом говорили о том, что мы не в Советском Союзе и, стало быть, в нашей власти отказаться даже от самой тени репрессий. О том, что по этой же причине – не стоит ждать никаких подкреплений, никаких новых кадров. А стало быть – никто никого снимать с должностей без нужды не будет.

– Мы же не монголы, – усмехнулся Упырь. – Хотя, надо признать, воюют кочевники просто замечательно.

Потом говорили о том, о сём… Потом… после третьей дозы эликсира…

Я не утерпел и сообщил главкому:

– А я ваши мемуары читал, Георгий Константинович. «Воспоминания и размышления».

– Ну-ка, ну-ка… – он удивлённо посмотрел на меня. – Мемуары, говоришь? Вона как, значит… Дожил, получается.

Я мысленно продолжил: не просто дожил – сделал невозможное. Как написал он на полях своей рукописи, в ответ неугомонным цензорам: «Я пишу то, что было, и не стараюсь подделаться под тех, кто писал официальную Историю. Прилизанная и приглаженная история сослужит отрицательную роль в раскрытии хода Отечественной войны».

Он был именно тем, кто оказался в нужное время в нужном месте. Роковой день 22 июня 1941 года – встретил на должности начальника Генерального штаба. Преступная сталинская чистка, ставящая во главу угла ликвидацию личностей, сломала много волевых людей, даже из тех, кого не коснулась напрямую. Жуков же – был и остался человеком сильной воли.

Позднее, те, кто пришёл на смену придворным «описателям» Истории, сказали о нём: «Он смел говорить правду и рекомендовал решения, единственные в той обстановке. Никто при Сталине не сумел бы сделать больше. В начале войны, на посту начальника Генштаба, мужество его граничило с безрассудством высочайшего класса – с тем, каким охвачены были герои, бросавшиеся с гранатами под танки».

Я помнил это высказывание наизусть…

Потом накатила цепкая задумчивость, тягость – и мне захотелось на воздух. Жуков с Упырём продолжали говорить о репрессиях. Голоса звенели, наливались то горечью, то злобой. Они судили каждый «со своей колокольни», являясь непосредственными участниками и жертвами этого жуткого эксперимента и в то же время – только кусочками дьявольской мозаики. Я же, хоть и спустя годы, знал из документальных свидетельств больше – суть и полную картину происходившего.

Но мне почему-то перехотелось раскрывать им глаза в будущее. На этот раз возможные откровения показались мне жестокими, враз ставящими обоих этих мужественных воинов на полку с игрушечными героями Истории, которых двигают туда-сюда чьи-то незримые могущественные пальцы. Я промолчал и вышел.

Ночная свежесть влилась с первым вдохом таким избыточным потоком, что я замер. Вслушался в шелест неугомонного ветерка. В молчание птиц. Как ни странно – на этой планете я научился слышать молчание птиц и ценить его непостижимую красоту. Редкое качество для землянина.

«И не говори, – тут же откликнулся мой потельник. – Мы тут ещё многому научимся… редкому. Вот только кому экзамены сдавать придётся?»

«Ну ты неугомонный! Тебе-то чего не спится? А за экзамены не переживай. Даже если здесь все перестреляют всех – мы-то останемся. Надеюсь, хоть на это ты ничего не возразишь?»

«На это – грех».

«Вот именно. Так и примем экзамены: я – у тебя, а ты – у меня. Спи…»

Вышли наружу, заметив моё отсутствие, герои Великой Отечественной. И также умолкли, умиротворенные ночной свежестью и тишиной. Мы сидели на ступеньках деревянного крыльца и молчали. Каждый о своём.

Вид звёздного неба, как и вид горящего костра, располагал к бесконечному созерцанию. Но, чем больше я всматривался в эти поблёскивающие россыпи, тем ближе становилось небо. Надвигалось. Обволакивало.

– Смотрю я в эту бездну и до сих пор не понимаю, как нас закинуло сюда? Это же какая силища требуется, чтобы проделать такое? – голос Жукова прозвучал неожиданно. – И не верить нельзя, ни одного знакомого созвездия на небе. Поди и вправду – у чёрта мы на куличках. Одного не возьму в толк… Если они такими возможностями обладают, почему же воюют, как слизни, – наступить и растереть?!

– Ох, Георгий Константинович… сдаётся мне – ещё научатся они… со временем. Ох-х, научатся. – Упырь вздохнул.

– М-да, Данила Петрович… Всё возможно. Вот и не нужно давать им это время.

Звёзды мерцали, проступая сквозь наплывы облаков. Как тысячи головешек, из которых того и гляди могло разгореться вселенское пламя.

…Утром, когда ещё мерцала неспешная бледная звезда, Жуков был уже на ногах. Колонна главкома отбывала первой. На прощание сказал кратко.

– Ну, командиры, пошумели, разложили всё по полкам – так тому и быть. Сутки вам на передислокацию штаба. Обживайте захваченный вражеский объект «Узловой терминал». И действуйте! – Потом, видимо припомнив недавний рассказ начштаба, хмыкнул и неожиданно улыбнулся. – Упырь, говоришь?.. Ну, вот давай, Данила Петрович, и высасывай из ситуации всё, что только можно.

Сел в свою чёрную «эмку», хлопнул дверцей. И взревела моторами танковая колонна, выбрасывая клубы чёрного дыма. Пронеслась по дорожным лужам, выплескивая из них жирную блестящую грязь.

Сутки, отведённые нам для переброски штаба, уже вовсю косили-отсчитывали минуты и, не связывая в снопы, сваливали их в копны неиспользованного времени. Медлить не было ни смысла, ни основания. Отдав команду: «Готовить машины к маршу», я отыскал в предпоходной суматохе Данилу. Жестом пригласил посидеть перед дорожкой. Разместились мы прямо на траве.

– Ну, что, Дымыч? Задачи поняты, обсуждать, вроде бы, нечего. Где-то к обеду, я думаю, управлюсь с погрузкой колонны. Так что перед вечером жди. Подготовь объект к нашему прибытию.

– Ну-у-у… баньку не обещаю. А вот дезинфекцию, чтобы никакая зараза не выползла – проведу! Это уж будь спок.

– Жаль, что без баньки, – усмехнулся Упырь. – А по-серьёзному – было бы неплохо, если б ты каким-нибудь хреном вывернулся да расстарался к вечеру наладить аэронаблюдение. Вспомни всё, что тебе Амрина объясняла, про этих орлов всевидящих. Постарайся, Дым, запустить их в небо, как в детстве… змея бумажного.

Я протянул ему руку. Пожал до немоты в пальцах.

– Лады. Ну, с Богом… – Я бодрился, хотя на душе скреблось что-то неугомонное. – Как у тебя, кстати, отношения с ЕГО ведомством?

– Да практически никак… КАКОМ КВЕРХУ. Когда прижмёт жизнь, как вошь к ногтю, мысленно такую мольбу исторгаю, что… А ежли всё сносно, даже слово такое забываю. Потом по-новому учить приходится.

– Вот-вот. В этом мы с тобой, как братья-близнецы. И тем не менее – С БОГОМ, брат!

…Моё подразделение начало выдвигаться на объект через час после отъезда главкома. На этот раз я командовал головным танком и, высунувшись по пояс из люка, рассматривал пересечённую местность по обе стороны уже чётко накатанной дороги на терминал. Сбоку, ухватившись за поручни, восседали мои неизменные спутники – Юджин, привычный к подобной технике, и ниндзя Серая Звезда, напряжённо всматривающийся вдаль сквозь узкие прорези своего капюшона. Казалось, его невозможно удивить или смутить ничем – всё тот же волевой пытливый взгляд, те же уверенные движение и отсутствие расспросов.

Остальные бойцы моего Управления разместились на других танках. И, боюсь, не все так безмятежно отнеслись к невиданным доселе – технике и способу передвижения.

Тем не менее, добрались мы без приключений. Бронированные машины без особого усилия вломились в лес, переполошили лесных обитателей и заняли восемь ключевых точек – по периметру силового поля. Когда рёв дизелей смолк, птицы потрясённо молчали ещё несколько минут. Я в который уже раз убедился, что становлюсь тонким ценителем музыки птичьего молчания – редкого искусства, ценимого, похоже, только на Эксе.

Небольшой привал на траве у приземистого здания терминала. Кто-то тут же улёгся, вытянулся на спине и затих. Двое сели, скрестив под собой ноги. Остальные – развалились в разных позах. Блаженные минуты, в реальность которых уставшие мышцы не могут поверить до самой команды «Подъём!». И команда не замедлила прозвучать, когда её не ждали.