Громов: Хозяин теней 5 - Екатерина Насута Страница 37

Светочка ушла к себе. У неё были тетради для проверки, и планы уроков, и ещё дневник, куда она каждый вечер записывала свои размышления. А может, просто ссылалась на занятость, позволяя нам поговорить о своём.

Не знаю. Не подсматривал.

— Это всё равно мерзко… — рука вздрагивает. — Отвратительно… если об этом узнают… такое пятно не смыть.

— Узнать об этом не должны. Миша, покажи.

Пусть трупы мы оставили в доме, но вот мёртвую воду прихватили, перелив в бутылку из-под «Нарзана». Здесь, в нашем мире, вода выглядела этакой белесой тусклой жижей.

Тяжеленной, к слову.

— Как она действует? — Татьяна коснулась пальцами бутылки.

— Без понятия, — Мишка держал бутылку обеими руками. — Я только слухи вспомнил, но там без подробностей. Честно, даже не уверен, что пересказал, как слышал. По-хорошему, это бы изучить.

Не хватало.

Нашей семейке и одного учёного за глаза.

— Если бы… возможно… Николай Степанович мог бы сказать… — задумчиво протянула Татьяна.

— Нет, — я покачал головой. — Тань, не обижайся, но если эта штука и вправду такая ценная, надо самим как-то. Чтобы понять.

— Самим? И каким же образом? Найти людей и… экспериментировать? — голос сестрицы был спокоен и холоден. Аж до печёнок пробрало.

— Нет. Но… — я прикусил губу. Думал я. И над этой жижей непонятною, и в целом-то. — Смотри, если эта штука и вправду чего-то там лечит, то… нам оно нужно. Вдруг она поможет?

Тимохе.

Тому Тимохе, который словно замер в этом своём пограничном состоянии. И да, быть может, нужно время. Просто время. Много времени. Сколько? Этого никто не знает.

Год?

Два?

Десять? И прогнозы Николя не сбывались. Да, Тимоха, грубо говоря, научился есть и подтирать себе задницу. Но и только. И то ощущение, что он вытащил из памяти эти вот застольные манеры с салфетками, вилками и ложками разных калибров, которые использовал строго уместно.

Он рисует отлично.

И произносит уже два десятка разнообразных звуков. Но в глазах всё одно пустота. И ощущение такое, что он достиг какого-то странного равновесия и теперь то ли не хочет, то ли не может его нарушить. Поэтому…

— Нет.

— Тань, я не собираюсь давать это Тимохе вот так сразу. Я же понимаю… это может быть лекарство, а может — и отрава, которая его добьёт. И даже если лекарство, то…

У любого лекарства есть дозировка.

И побочка.

И второе меня смущает даже больше, потому как получено оно не из ромашек с березовыми почками, но из живых существ, из которых выкачали то ли силу, то ли душу, то ли всё и разом. Поэтому… не может такое, чтоб и без побочки.

Но и отворачиваться от шанса нельзя.

— Тогда как?

— Ты же в госпитале работаешь, — я банку отодвинул. Надо будет закопать её куда-нибудь, а то вдруг радиоактивна. — Туда ведь разные случаи попадают. И порой такое бывает, что твой Николя не способен помочь. Понимаешь?

— Ты хочешь подождать кого-то, кто не имеет шансов на выздоровление? — всё-таки сестрица у меня умная. Сообразила. — Кого-то, кто всё равно обречён? И попробовать?

— Да. Сперва каплю там или две… и посмотреть, работает ли. Как работает. Или вообще… может, смысла и нет.

Тишина.

Комар звенит где-то под потолком. И с тихим щелчком сдвигается с места минутная стрелка.

— Это… всё равно это как-то… — Татьяна откладывает щётку. — Не знаю. Мне неприятно даже думать о таком.

Понимаю.

Потому что граница уж больно тонкая.

— Если бы ещё человек знал… мог бы выбрать…

— Тань, — я взял её за руку. — Чтобы он знал, нельзя… он ведь молчать не станет. А оно нам надо? Если вдруг сработает. Наоборот… лучше бы, чтоб об этом никто и никогда.

И потому Николаю Степановичу о ней рассказывать не хочется. Нет, он хороший человек. Самоотверженный. И в целом-то… но что-то есть у меня подозрение, что не всё так просто.

Зачем одарённому молодому целителю тратить время и силы в жандармском госпитале?

Идейный?

И если так, то какие именно идеи в его голове?

Или всё проще? Не собственной волей, но старые грехи отрабатывает? И потому так тесно связан с Карпом Евстратовичем? И потому не помышляет даже уйти, сделать карьеру где-нибудь в верхах? А с его силами можно. Даже свой госпиталь открыть.

Или вот частный кабинет?

Нет, я всё-таки параноик.

Но… не хочу ошибиться.

— Но и решать тебе. И только тебе. Ты просто подумай. Если не захочешь…

— То ты найдёшь другой способ? — Татьяна криво усмехается. — И не надо на меня так смотреть. Я тебя уже изучила. Ты не отступишь. И хорошо. Я посмотрю. Возможно, если иных вариантов действительно не останется, то… попробую. Но… ещё кое-что. Я не хочу лгать. Во всяком случае так откровенно. И если Николай спросит…

Интересная оговорочка.

— А он спросит, он не глупый и не слепой. Так что мне ему тогда сказать?

— Скажи, что это остатки наследства Громовых. Что когда-то был выход на ту сторону, в пещеры, где собиралась вот эта вот жижа. Но теперь поместье уничтожено. И вот то, что есть — это остатки былых возможностей.

Татьяна задумалась.

— Пожалуй, — согласилась она. — Это… очень разумно.

Ну да, а главное, что почти правда.

Наследство?

Наследство. Остатки? Тем паче. Я к этой штуковине никого привязывать не собираюсь. Да и сомневаюсь, что система сама собой запустится. Нет, там процесс сложный, а потому… потому при следующем визите я бы захватил с собой пару-тройку динамитных шашек.

Так, для надёжности.

— Теперь, что касается папеньки, — я скрестил ноги, чем заработал укоризненный взгляд. Ну да, воспитанные юноши не имеют привычки забираться на кресло вот так, с ногами. — Что-то с ним всё-таки случилось. Иначе не бросил бы он свою игрушку.

Маменьку — бросил бы.

И Савку тоже.

А вот штуковину, на построение которой потрачено много сил и времени, и денег тоже, не бросил бы. Тем паче, не доведя эксперимент до логического финала.

— Там остались кое-какие тетради, записки… — подал голос Мишка. — Но честно, это совсем не мой уровень. Я и трети не понял.