Фантастика 2025-159 - Алексей Небоходов Страница 35

Все дружно рассмеялись, и в этом искреннем, тёплом смехе исчезла неловкость, уступив место атмосфере почти семейного тепла.

Когда Ольга Петровна перестала бороться с абсурдом происходящего, воздух в квартире ощутимо изменился. Её плечи, напряжённые до сих пор, вдруг расслабились, и она рассмеялась впервые искренне – звонко и свободно, словно распахнула окно после долгой зимы.

– Господи, я ведь играю советскую домохозяйку, которая соблазняет сантехника! – проговорила Ольга сквозь смех, словно сбросив невидимый груз приличий.

Михаил заметил эту перемену, почувствовав, что в их импровизированной студии что-то сместилось. Камера продолжала жужжать, но её звук больше не раздражал – теперь он звучал как необходимый аккомпанемент к происходящему.

– Ну что, товарищ хозяйка, – произнёс он, входя в образ так легко, словно надевал старые тапочки, – где у вас тут проблемные места?

Ольга прикусила губу, сдерживая смех, но глаза её блестели новым озорством. Она медленно провела рукой по халату – жест был театральным и в то же время естественным:

– У меня тут течёт… – драматично выдержала паузу Ольга, заставив даже Сергея за камерой сдерживать смех, – и в душе, и на кухне.

Слова повисли в воздухе, как пьяное стихотворение Маяковского. Её лицо на мгновение застыло в борьбе между смехом и серьёзностью роли. Победила актриса, понимающая игру:

– В ЖЭК звонила трижды! – продолжила она с подчёркнутой серьёзностью и лёгким дрожанием в голосе.

Началось то, ради чего всё и затевалось. Михаил приблизился к ней с уверенной, чуть театральной грацией – ещё не актёр и уже не режиссёр. Его ладонь легла ей на талию, чувствуя тепло сквозь ткань ночной сорочки.

Камера фиксировала каждое их движение и вздох. Свет из окна играл тенями на их телах, превращая советскую кухню в подобие сцены. Михаил наклонился к Ольге, его дыхание коснулось её шеи, и она невольно вздрогнула – уже не играя.

– Посмотрим, что можно сделать с вашей… проблемой, – прошептал он с иронией, в которой чувствовалось нечто глубокое.

Ольга повернула голову, и их лица оказались совсем близко. В её глазах теперь было не только веселье, но и любопытство, даже предвкушение. Она приоткрыла губы, и Михаил ощутил её дыхание на своей коже.

Поцелуй начался как часть сценария, но быстро перестал быть техническим элементом. Ольга расслабилась в его руках, подняла ладонь, положив её студенту на затылок, и они оба забыли о камере.

Конотопов провёл рукой по её спине, чувствуя, как уходит последнее напряжение. Ольга ответила, прижавшись ближе – это движение было искренним и выходило далеко за пределы игры.

Он снял с неё ночную сорочку аккуратно, словно боялся разбудить в ней птицу, уснувшую до весны. Потянул за тонкую голубую лямку, и ткань легко соскользнула по плечу. Ольга машинально подняла руки, сорочка запуталась в волосах, и она хмыкнула от комичности ситуации, помогая Михаилу снять одежду окончательно.

Оставшись обнажённой посреди кухни, Ольга ощутила полную тишину – даже камера притихла. Её тело стало центром вселенной для двоих мужчин и объектива. В этом не было позы или кокетства – лишь уязвимость и честность: грудь приподнялась от глубокого вдоха, по коже побежали мурашки, на животе краснел след от резинки халата, а на руке – след от пакета с картошкой, взятого утром.

Она встретилась взглядом с Михаилом и впервые заметила в его глазах не режиссёрскую заинтересованность, а смесь восхищения и неловкости перед чем-то по-настоящему новым. Он смотрел на неё не как на актрису, а как мужчина на женщину в момент их общего падения за пределы условностей.

На мгновение ей захотелось прикрыть грудь, но вместо этого она спокойно стояла, будто в очереди за хлебом: новая уязвимость стала её единственной одеждой.

Сергей за камерой перестал притворяться, что занят только объективом. Их взгляды встретились на короткий миг, и этого мгновения хватило, чтобы восстановить равновесие.

В кухне вдруг запахло тестом и чаем; за дверью хлопнула крышка мусоропровода. Всё происходящее длилось несколько секунд, но в них вместились чувства целого года.

Михаил мягко и настойчиво подвёл Ольгу к столу, взяв её под локти, управляя, как дирижёр оркестром. Она послушно села на холодный край стола и, даже в абсурдности сцены, трогательно и буднично расставила ноги по-детски широко, уперев пятки в нижнюю перекладину.

Кухня показалась вдруг тесной и чужой – свет лампы подчеркнул контуры её обнажённого тела, прозрачного в своей уязвимости. Михаил машинально поправил рукав рубашки – будто собирался чинить не сантехнику, а сломанный механизм времени. Он наклонился ближе, двумя пальцами осторожно скользнув по её ноге от колена вверх, и это лёгкое прикосновение раздвинуло границу дозволенного и запретного.

В комнате стояла такая тишина, что был слышен даже щелчок кнопки камеры за спиной Сергея. Он не вмешивался, лишь наблюдал, боясь спугнуть хрупкую химию момента. Ольга на секунду сжала пальцы в кулак, потом медленно расправила их – знакомый каждому жест борьбы со страхом. Ноги её сами собой разошлись чуть шире, и по бёдрам пробежали мурашки.

Михаил поцеловал её осторожно – словно проверял, реальность ли это, не исчезнет ли всё в утренней кухонной суете. Его рука легко коснулась поясницы, поддерживая и одновременно спрашивая разрешения. Конотопов ждал – любой сигнал: остановиться или двигаться дальше.

Но Ольга сама притянула его за воротник – решительно и смело, словно падая с моста приличий вниз головой. Между ними вспыхнула искра, неожиданная и горячая, смешанная с удивлением и нетерпением. Михаил усадил её на кухонный стол и развёл колени.

И тогда это случилось. В момент, когда всё должно было оставаться игрой, Михаил вошёл в неё по-настоящему. Ольга негромко вскрикнула – искренне и удивлённо. Её широко раскрытые глаза отражали шок, понимание, смущение, и, наконец, настоящее желание.

Михаил на мгновение замер, но что-то внутри него не позволило остановиться. Он продолжил движение, осторожно, внимательно наблюдая за ней. Камера всё ещё работала, фиксируя переход от иллюзии к реальности.

Ольга глубоко вдохнула, её ресницы дрогнули. Секунда растянулась в вечность, наполненную влажным светом и сбивчивым дыханием. Она выдохнула почти беззвучно, и тело откликнулось по-настоящему – уже не как актриса, а как женщина.

В её взгляде появилась новая глубина. Игривость осталась, но теперь она двигалась увереннее, откровеннее. Голос стал мягче и ниже, с той хрипотцой, которая приходит не от игры, а от истинного желания.

– Починишь? – спросила она, и Михаила охватило головокружение от множества смыслов этого простого слова.

Теперь они двигались в едином ритме. Ее кожа, золотилась в косом свете. Михаил целовал её шею, чувствуя пульс, слыша её дыхание у своего уха.